Время смеется последним - Дженнифер Иган

увы

преехть?

увы

нй!

Алекс озадаченно перечитал коротенький ответ. Странно, язвит насчет его нытья, что ли? Вроде сарказм не в ее духе. Но потом он понял, что Лулу имела в виду: это Нью-Йорк.

День концерта выдался «не по-зимнему теплым», как все по привычке продолжали говорить, — точнее, стояла тридцатиградусная жара, золотое солнце косо било в глаза на каждом перекрестке, и за идущими тянулись несуразно длинные тени. Деревья отцвели еще в январе и уже выпускали первые листочки. Ребекка нарядила Кари-Анну в летнее платьице, оставшееся с прошлого года, — с уточкой на груди. Только что они свернули на Шестую авеню и влились в поток других молодых семей, движущихся по широкому коридору между небоскребами. Кари-Анна ехала у Алекса на спине — в новеньком рюкзачке, купленном взамен слинга. Пользоваться колясками в местах скопления людей запрещено: это может помешать эвакуации.

Алекс долго размышлял, как заманить Ребекку на концерт, но заманивать не понадобилось: однажды вечером, когда Кари-Анна уже спала, Ребекка, просматривая сообщения на телефоне, спросила:

— Ты не помнишь, тот слайд-гитарист, которого мы слышали у Бенни Салазара, — случайно не Скотти Хаусманн?

В груди у Алекса что-то оборвалось.

— Кажется, да. А что?

— Просто мне уже в который раз пишут: в субботу всех зовут на «След» — там будет бесплатный концерт этого Скотти Хаусманна, для детей и взрослых.

— А-а.

— Кстати, мы тоже можем сходить, вдруг у тебя получится снова поговорить с Бенни.

Она все еще переживала за Алекса — огорчалась, что Бенни не позвал его к себе работать. Каждый раз, когда об этом заходила речь, Алексу становилось жутко стыдно.

— Можно попробовать, — сказал он.

— Значит, идем! Тем более концерт бесплатный.

После Четырнадцатой улицы небоскребы расступились и слепящий свет ударил прямо в глаза; кепка с козырьком не помогала: февральское солнце висело слишком низко. Из-за этого Алекс не сразу заметил Зюса, своего старого друга; попытался свернуть в сторону — Зюс был одним из его «слепых» попугаев, — но не успел, Ребекка уже махала Зюсу рукой. Рядом с Зюсом шла Наташа, его русская подружка, у обоих на груди висело по «кенгурушке» с младенцем: полгода назад у них родились двойняшки.

— Вы к Скотти? — спросил Зюс таким тоном, будто Скотти Хаусманн — их общий приятель.

— Вроде как, — сдержанно ответил Алекс. — А вы?

— И мы тоже, — сообщил Зюс. — Кстати, вы хоть раз слышали наколенную слайд-гитару живьем? Нет? Тогда готовьтесь: это будет круто — круче рокабилли!

Зюс работал на станции переливания крови, а в свободное время — с группой подростков с синдромом Дауна, помогал им наносить принты на футболки. Алекс невольно всматривался в лицо друга, пытаясь отыскать признаки «попугайства», но ничего не находил: Зюс как Зюс, вплоть до маленькой джазменской треугольной бородки под нижней губой, какие давным-давно вышли из моды, но Зюс носил свою с юности и сбривать не собирался.

— Говорят, на сцене он еще лучше, чем в записи, — с заметным русским акцентом сказала Наташа.

— Вот и мне человек восемь говорили то же, — откликнулась Ребекка. — Даже странно.

— Восемь человек — одно и то же? — Наташа рассмеялась. — Ну, значит, попугайчики!

Кровь прилила к щекам Алекса; не в силах смотреть на Наташу, он отвел глаза. Но было ясно, что она ни о чем не догадывается: Зюс хранит свою тайну.

— Да нет, — улыбнулась Ребекка, — это все свои люди.

Сегодня был день встреч: старые друзья, друзья друзей, просто знакомые, смутно знакомые встречались чуть ли не на каждом углу. Алекс слишком долго прожил в Нью-Йорке, чтобы вспомнить, где и когда он с ними пересекался: когда работал диджеем в клубе? Или секретарем в адвокатской конторе? Или когда много лет подряд играл в баскетбол в Томпкинс-сквер-парке? Он приехал в Нью-Йорк двадцатичетырехлетним мальчиком и сразу же, с самого первого дня, начал думать об отъезде — даже сейчас они с Ребеккой готовы были подхватиться в любой момент, если бы нашлась подходящая работа в другом, желательно более дешевом городе. Но прошло уже столько лет, а он по-прежнему в Нью-Йорке — и, скорее всего, успел столкнуться с каждым жителем Манхэттена хоть однажды, а то и не однажды. Может, и Саша сейчас где-то здесь, в толпе? — думал Алекс. Вглядываясь в смутно знакомые лица, он искал Сашино лицо, и ему казалось, что если он его найдет — и если узнает, годы спустя, — то само это знание (Саша здесь!) будет ему достойной наградой.

Вы на юг?.. Говорят, не только для тычков… Нет-нет, обещают живой звук…

После девятого или десятого обмена подобными репликами — где-то в районе Вашингтон-сквер — Алекс вдруг осознал, что все эти люди, шагающие в одиночку и попарно, с детьми и без детей, геи и натуралы, татуированные и чистые, идут слушать Скотти Хаусманна. Все до единого. Тут же накатило сомнение (не может быть!), потом гордость (это его победа — он гений), потом уныние (нечем гордиться), потом страх: а что, если Скотти Хаусманн не великий исполнитель? Если он вообще бездарь? Надо было как-то спасаться от этого страха, и тогда Алекс мысленно послал сам себе сообщение: слеп кмнд. я невидмк.

— Алекс? — Ребекка смотрела на него.

— Да?

— Ты нервничаешь?

— С чего ты взяла?

— Ты так сжал мою руку, — сказала она и, улыбнувшись ему одними глазами сквозь очки, как сквозь дырки от пуговиц, добавила: — Но это ничего, мне даже приятно.

В Нижнем Манхэттене, куда они наконец добрались (и где, по последним данным, плотность детского населения самая высокая в стране), толпы запрудили улицы от тротуара до тротуара. Транспорт стоял, над головой оглушительно стрекотали вертолеты; в первые годы Алекс с трудом переносил этот звук (как можно жить при таком уровне шума?), но потом привык: цена безопасности. А сегодня военизированная трескотня кажется даже к месту, думал Алекс, оглядывая море слингов, детских рюкзачков и кенгурушек: взрослые несут детей, старшие дети младших — чем не армия? Армия детей: возрождение веры в сердцах, закрывшихся для веры.

гд дети тм бдщее

Прямо перед ними в небо величественно возносились новые башни, они были величественней старых (те Алекс видел только на фото) и больше походили на скульптуры, чем на дома, — потому что были пусты. На подходе к ним движение замедлилось — толпа впереди уже обтекала зеркальную гладь бассейнов, — и сразу стало заметно, что кругом полно полицейских и агентов безопасности (которых легко узнать по одинаковым телефонам), а над головами, прикрепленные к карнизам, столбам, деревьям, работают устройства визуального сканирования. Груз случившегося здесь больше двадцати лет назад привычно давил на Алекса — так было и раньше, всегда, когда он приближался к этому месту: чудилась докатившаяся из прошлого дрожь — низкое, монотонное треньканье чуть за пределами слышимости. Сегодня это треньканье звучало настойчивее обычного; оно было знакомо Алексу до такой степени, что казалось первоосновой и скрытым пульсом всех звуков, которые он записывал, слышал и коллекционировал все эти годы.