Твердая рука - Дик Фрэнсис

Я поймал на лету конец его цепи и сжал его в своем протезе. Свободный конец сам обернулся вокруг предплечья, и я в бешенстве кинулся на бандита. Он потерял равновесие и разжал руку. Цепь дернулась, и ее кожаная петля едва не хлестнула меня по лицу. Я зажал в кулаке кожаную петлю и, когда цепь размоталась, очертил ею круг над головой и принялся лупить бандита по плечам.

Он широко раскрыл глаза и дико взревел. Я догадался, что ему впервые отплатили той же монетой.

В эту секунду человек с вилами бросился ему на помощь. С одним я еще как-то справлялся, но против двоих оказался бессилен.

Он двинулся на меня, и острые зубцы его вил устрашающе блеснули. Я постарался увернуться от них, как тореадор, но избитый схватил меня за правую руку и начал отбирать цепь.

Я развернулся ему навстречу, подпрыгнул и с размаху ударил его по уху и виску металлической частью протеза, в котором затряслись все рычажки И провода.

На мгновение я увидел его глаза совсем близко и понял, что такой человек будет держаться до последнего. Уж он-то не поползет в угол и не расплачется, как Питер Раммилиз.

От удара по голове он разжал руку. Я смог освободиться и оторваться от него. Я по-прежнему крепко держал его цепь и обернулся посмотреть на того, с вилами. Однако шотландец уже бросил их и стал расстегивать ремень. Я подскочил к нему, когда обе его руки были заняты, и успел пару раз ударить цепью.

Оба бандита остолбенели, а я за полсекунды добежал до двери. Я не сомневался, что стоит мне оказаться снаружи, и моя безопасность будет обеспечена.

Но выйти мне так и не удалось. От моих шагов поленья, лежащие у стены, с грохотом покатились к стене, и дверь закрылась на засов.

Один из громил очутился рядом со мной, когда я еще не успел открыть задвижку. Приглядевшись, я обнаружил, что его ремень не кожаный и не похож на дедовскую цепь с брелоком. Он куда больше напоминал суровый поводок для караульных собак. Его удар не такой болезненный, но достаточно сильный.

Я пригнулся, чтобы вырвать ремень и опутать ноги киллера цепью. Он увернулся и набросился на меня. Подоспел и его напарник.

Он схватил меня за руку и ударил ее об стенку, чтобы ослабить хватку и забрать цепь. Второй киллер в это время крепко держал мою другую руку. Два удара в живот заставили меня согнуться и упасть на колени.

После этого они градом посыпались на меня: в голову, в лицо, по ребрам, снова в голову.

Я кончил точно так же, как и Чико: распластался на посыпанном опилками полу.

Через минуту все кончится, подумал я и закрыл глаза. Я им слишком насолил, чтобы оставлять меня в живых.

Я лежал, уткнувшись лицом в стружку, и прислушивался к тяжелому дыханию бандитов. Они стояли совсем близко и понемногу приходили в себя.

Судя по всему, к ним присоединился Питер Раммилиз. Я услыхал его голос прямо над ухом. Он кипел от злости и невнятно бормотал:

— Убейте его. Не останавливайтесь на полпути. Убейте его.

— Убить его? — переспросил киллер, державший Чико. — Да вы с ума сошли.

— Он сломал мне челюсть.

— Ну, тогда сами и убивайте. Мы этого делать не будем.

— Почему? Он отрезал тебе половину уха.

— Ничего, отрастет. — Киллер снова кашлянул. — Мы и так здесь задержались. Нас многие успели засечь. А этот парень ничего, в Шотландии он выиграл бы деньги на любой скачке.

— Я хочу его убить, — упрямо повторил Питер Раммилиз.

— Нам не за это платили, — заметил шотландец, продолжая тяжело дышать. — Мы сделали все, о чем договаривались. А теперь мы пойдем к вам и выпьем пивка. Вот когда стемнеет, уберем их и ночью двинем на север. Нам уже давно пора.

Они вышли. До меня донеслись их шаги по дорожке. Дверь захлопнулась, и металлический засов громко заскрежетал.

Я немного передвинул голову, счистил с носа опилки и посмотрел на них. Мне было плохо. Я продолжал лежать и чувствовал себя раздавленным, отупевшим и побежденным.

Не тело, а настоящее желе. Красного цвета. Пылающее. Горящее на костре.

О боли написано масса романтической чепухи, подумал я. Но человеку трудно ее выносить, ведь природа не снабдила его особыми резервами. Такого механизма просто не существует. Нервы нельзя обмануть, они передают информацию до тех пор, пока в состоянии это делать. Никакие иные системы их не заменят, и опыт тысячелетий это доказал. Только человек, самый жестокий дикарь среди животных, способен причинять боль себе подобным и радоваться.

Наверное, на короткое время мне удастся ее побороть. Ведь за годы скачек у меня накопился немалый опыт в этом деле.

Я вспомнил, как провел страшную ночь в больнице, то и дело глядя на часы.

Мне хотелось отвлечься и не думать, в какую катастрофу я угодил. Вот я и стал считать время. Я убеждал себя, что стоит мне закрыть глаза и просчитать пять минут, как они незаметно пролетят. Но мне не удалось перехитрить самого себя всякий раз, когда я открывал глаза, в запасе оставалось четыре минуты и ночь тянулась бесконечно. Сейчас я бы поступил иначе.

Я думал о Джоне Вайкинге, о его аэростате и представлял, как он скользит под облаками. В голубых глазах сумасшедшего воздухоплавателя веселые огоньки, он забывает об опасности и стремится только к победе — над собой, над ветром и высотой. Я думал о Флотилле, о том, как он скачет по Ньюмаркету и выигрывает приз на бегах Дерби, в Йорке. Я думал о скачках, в которых участвовал, выигрывал и проигрывал, думал о Льюис, больше всего я думал о Льюис и четырехспальной кровати.

Под конец я вспомнил, что Чико и я пролежали здесь, наверное, час, хотя и не мог сказать точно, сколько теперь времени. Первым столкновением с неприглядной действительностью стал для меня грохот отпираемой двери. Потом она со скрежетом приоткрылась. Да, конечно, они же предупредили, что уберут нас, когда стемнеет.

Кто-то бесшумно прошел по мягкому полу, и я услышал голос:

— Вы спите?

— Нет, — ответил я, слегка откинул голову и увидел, как маленький Марк подкрался на цыпочках.

Он был в пижаме и не сводил с меня глаз. Дверь широко распахнулась, и я смог разглядеть стоявший во дворе «Лендровер».

— Пойди и посмотри, не проснулся ли мой друг, — сказал я.

— О'кей.

Он направился к Чико, а я приподнялся, встал на колени и принялся ждать, когда он вернется.

— Он спит, — сообщил мальчик и бросил на меня тревожный взгляд. — У вас мокрое лицо. Вам жарко?

— Твой папа знает, куда ты пошел? — поинтересовался я.

— Нет, не знает. Я рано лег спать, но услыхал какой-то грохот и перепугался.

— А где сейчас твой папа? — спросил я.

— Он в гостиной с этими дядями. У него разбито лицо, и он страшно зол.