Гость Дракулы - Брэм Стокер

– Оно нечистое.

– Что нечистое? – спросил я.

– Селение.

– Значит, там селение?

– Нет-нет. Никто там не живет уже много сотен лет.

Это подогрело мое любопытство.

– Но ты сказал, что там селение.

– Было.

– А что там теперь?

Тогда он разразился долгой историей на немецком и английском языках, настолько перемешивая их, что я не смог толком понять, что он говорил. С грехом пополам я понял только, что очень давно, сотни лет назад, там умерли и были похоронены люди, но из-под земли доносились звуки, и, когда могилы вскрыли, у мужчин и женщин были розовые, живые лица, а их рты были красными от крови. И поэтому, торопясь спасти свои жизни (да и свои души! – тут кучер перекрестился), оставшиеся в живых убежали в другие места, где живут – живые, а мертвые – это мертвые, а не… не что-то другое. Иоганн явно боялся произносить последние слова. Продолжая свой рассказ, он все больше возбуждался. Казалось, у него разыгралось воображение, и закончилось это настоящим припадком: его лицо побелело от страха, он обливался потом, дрожал и оглядывался вокруг, будто ожидал, что сейчас появится нечто ужасное – прямо здесь, при ярком солнечном свете, на открытой равнине.

Наконец, охваченный отчаянием, он вскричал: «Walpurgis nacht!» и указал на карету, приказывая садиться.

Тут во мне взыграла моя английская кровь, и я сказал, отступив назад:

– Ты боишься, Иоганн. Ты просто боишься. Что ж, поезжай домой, а я вернусь один. Прогулка пойдет мне на пользу.

Дверца кареты была открыта. Я взял с сидения свою прогулочную дубовую трость, которую всегда беру с собой в поездки во время отпуска, закрыл дверцу, указал в сторону Мюнхена и сказал:

– Возвращайся домой, Иоганн. Вальпургиева ночь не касается англичан.

Кони теперь нервничали еще больше, и Иоганн пытался удержать их, взволнованно умоляя меня не делать такой глупости. Мне было жаль беднягу, который был весьма серьезен, но все равно я невольно рассмеялся. Его английский язык теперь куда-то исчез. Охваченный беспокойством, кучер забыл, что единственным средством заставить меня понять было говорить на моем языке, поэтому он продолжал горячо уговаривать меня на родном немецком языке. Это становилось утомительным. Повторив приказ «Домой!», я повернулся и двинулся вниз от перекрестка, в долину.

Безнадежно махнув рукой, Иоганн развернул коней в сторону Мюнхена. Я же, опершись на трость, смотрел ему вслед. Некоторое время он медленно ехал по дороге, потом на вершине холма появился высокий худой человек. Я хорошо видел на расстоянии. Когда он подошел к коням, те начали подпрыгивать и лягаться, потом заржали от ужаса. Иоганн не мог их удержать – они рванули и бешено понеслись по дороге. Я смотрел вслед, пока они не скрылись из виду, затем поискал взглядом незнакомца, но обнаружил, что он тоже исчез.

С легким сердцем я свернул на проселок, ведущий в глубокую долину, против чего так возражал Иоганн. Его возражения, насколько я видел, были совершенно безосновательны: должен сказать, я прошагал пару часов, не думая о времени и о расстоянии и не встретив ни одного человека или дома. Это место было воплощением запустения. Но я не обращал на это особого внимания до тех пор, пока за поворотом дороги не подошел к редкой группке деревьев; тут я признался себе, что на меня невольно повлияла полная заброшенность местности, по которой пролегал мой путь.

Я сел отдохнуть и начал оглядываться вокруг. Меня поразило, что здесь было значительно холоднее, чем в начале прогулки; казалось, вокруг слышится нечто вроде вздохов, а время от времени высоко над головой раздавался какой-то приглушенный рык. Поглядев вверх, я заметил, что большие плотные тучи быстро бегут по небу с севера на юг на большой высоте. В верхних слоях воздуха появились признаки надвигающейся бури. Я немного продрог и решил: это потому, что я сидел неподвижно после быстрой ходьбы, – поэтому снова пустился в путь.

Местность, по которой я теперь проходил, стала намного живописнее. Там не было приметных объектов, на которых мог бы остановиться взгляд, но на всем лежало некое неуловимое очарование. Я почти не замечал времени и, только когда вокруг меня сгустились сумерки, начал думать о том, как найти дорогу домой. Воздух стал холодным, облака высоко над головой бежали все быстрее. Их бег сопровождался чем-то вроде далекого шума воды, сквозь который иногда доносился тот таинственный вой, который, по словам кучера, издавал волк. Некоторое время я колебался, но потом вспомнил свои слова о том, что хочу увидеть заброшенную деревню, поэтому шел все дальше и вскоре вышел на широкое открытое пространство, со всех сторон окруженное горами. Их склоны поросли деревьями до самой долины, небольшие рощицы этих деревьев там и сям усеяли пологие склоны и лощины. Я проследил взглядом за изгибами дороги и увидел, что она делает поворот возле одной из самых густых из этих рощ и исчезает за ней.

Пока я смотрел, в воздухе пронесся холодный порыв ветра и пошел снег. Я подумал о многих милях мрачной местности, по которой проходил, а потом поспешил найти укрытие в лесу впереди. Небо становилось все темнее, снег падал все быстрее и гуще, пока земля передо мной и вокруг меня не превратилась в блестящий белый ковер, дальний конец которого терялся в туманной дали. Дорога осталась, но стала неровной, и на равнине ее границы потеряли четкость, в отличие от просеки. Через какое-то время я обнаружил, что, должно быть, отклонился от нее, так как перестал ощущать под ногами твердую землю, и мои ноги проваливались в траву и мох. Потом ветер усилился, его сила все возрастала, и вот я уже вынужден был бежать, подгоняемый им. Воздух стал ледяным, и, несмотря на быструю ходьбу, я страдал от холода. Снег теперь падал так густо и вокруг плясали такие быстрые вихри, что я с трудом держал глаза открытыми. Время от времени небеса прорезала яркая молния, и при ее вспышках я видел впереди большой массив деревьев, в основном тисов и кипарисов, густо засыпанных снегом.

Вскоре я оказался под защитой деревьев и там, в сравнительной тишине, слушал высоко над головой шум ветра. К тому времени чернота бурана слилась с темнотой ночи. Постепенно буран стихал и теперь проявлялся только яростными порывами ветра. В такие моменты странный вой волка отражался вокруг многократным эхом.

Временами сквозь черную массу плывущих облаков прорывался лунный луч, который освещал пространство и показывал мне, что я стою на краю густой рощи из кипарисов и тисов. Когда снегопад прекратился, я вышел из укрытия и стал внимательно осматриваться вокруг. Мне пришло в голову, что среди множества старых фундаментов, которые я миновал, мог сохраниться относительно целый дом, где, пусть и в развалинах, я мог бы найти пристанище хоть на короткое время. Обойдя рощу вокруг, я выяснил, что она окружена низкой стенкой, и, шагая вдоль нее, вскоре обнаружил проход. Здесь кипарисы образовали аллею, ведущую к прямоугольнику какого-то строения. Однако как раз в тот момент, когда я его увидел, плывущие облака закрыли луну, и я двинулся по этой тропе в темноте. Должно быть, ветер стал холоднее, так как меня охватила дрожь; но я надеялся найти укрытие, и шел дальше на ощупь, как слепой.