Университетская роща - Тамара Каленова

Пожалуй, это была одна из лучших лекций, прочитанных когда-либо ботаником Крыловым. Аудитория — вся предельное внимание, лектор — само вдохновение, лекция — нечто странное, смесь точных ботанических характеристик и множества разнообразных сведений, «которых вы не найдете ни в каких книгах»…

Бедренец камнеломка. Многолетнее травянистое растение из семейства зонтичных. Стебли прямые, ветвистые, тонкоребристые, высотой 30–60 сантиметров. Внутри полые, снаружи покрытые коротким пушком. Корень похож на веретено. Прикорневые листья округло-яйцевидные, зубчатые, стеблевые — перисто-раздельные. Цветки мелкие, белые с пятью лепестками, собраны в зонтики. Плоды — мелкие, яйцевидные двусемянки. Растет повсеместно — по склонам холмов, на лесных полянах, вдоль дорог. Цветет с июля по август. В пищу употребляют листья и корни — с ранней весны до поздней осени. Из первых готовят салаты, винегреты, супы… Из вторых — приправа к мясу и рыбе. В медицине используются корни и корневища. Заготавливают впрок путем высушивания…

А потом — и это было тоже своеобразием необычной лекции — студенты сделали ее на практике.

Из борщевика, крупного «зонтика», вымахавшего выше головы человека, сварили бульон, по вкусу напоминавший куриный. Заправили его щавелем, диким луком-батуном, клубнями кандыка. Накопали и испекли клубни зопника, в изобилии растущего повсюду, прямо под ногами. Смеясь и охая, «обстрекавшись» по неопытности, наломали крапивы, и обварив ее листья кипятком, нарубили салат. Крылов приготовил студень из исландского моха, а чай — чай новоявленные робинзоны давно уже умели собирать и пили с восторгом. «Ботанический чай» никого не оставил равнодушным. Чай-бадан, брусничный, смородинный, дягилевый, рябиновый… Чай сборный с истодом, с коровяком, с клевером, с чабрецом, «белой травой» — лабазником.

О, что это были за чаи! Возле костра, мягкими летними вечерами, посреди огромного и затихшего мира…

На десерт Ярлыков принес фуражку малины. А Крылов пообещал через три дня приготовить пиво из можжевельника, если они отыщут старое дупло с медом.

Обед получился восхитительный. Молодые люди смотрели на своего наставника, как на бога.

— Да здравствует ботаника! — провозгласил Nicola, и студенты разом сдвинули кружки с чаем.

— Да здравствует Порфирий Никитич! — подхватили все.

Крылов был растроган, но шумное изъявление чувств, как всегда, несколько отпугивало его. Он притворно нахмурил брови и проворчал:

— Полно уж лозунги возглашать… Пора и за работу. Вечером, ужо, если не поленитесь накопать кандыка и марьина корня, то я еще напеку вам лепешки.

— Ур-ра лепешкам!

«Дети и дети, — в который раз подумал Крылов. — Мои дети…»

Он был благодарен судьбе за это путешествие к Золотым горам. Оно оказалось чрезвычайно важным и необходимым для него не только из-за научных сборов. Ботаника — само собой. Но эта экспедиция была важна и для Крылова-человека, Крылова-педагога. Не имея лекций, мало соприкасаясь с общей студенческой массой, Крылов как-то незаметно для себя уверовал в то, что он никудышный оратор и такой же воспитатель. И вот теперь, когда на его глазах сыпались последние кирпичи из стенки, разделявшей его и молодых людей, он испытывал чувство огромного облегчения и радости. И пусть никто из его нынешних экскурсантов не станет в будущем заниматься ботаникой, они, быть может, запомнят эти дни общения с живой природой, с ее чистым сердцем. «Природа — единственная книга, каждая страница которой полна глубокого смысла», — писал Гете. Крылов был счастлив, что помог этим юношам прочесть несколько из них.

Нет правды без любви к природе,

Любви к природе нет без чувства красоты…

И как это раньше стихи Якова Полонского, модного поэта «тревоги сердца», казались ему вычурными? «Нет правды без любви к природе»… Верно.

Если верить газетчикам, этим поденным торговцам новостями и слухами, в Омске появились рубли из стекловидной массы. Брошенные на пол, они разбивались.

А в Париже госпожа Эфрусси, дочь барона Альфонса Ротшильда, выдала замуж свою любимую пуделицу Диану. «Невеста» была одета в белое платье с венком и фатой. На свадьбу съехались «гости» — собаки лиц высшей аристократии, наряженные в дорогие костюмы.

Томск тоже сальных свечей не ест и стеклом не утирается — местные особенности хранит. Вот, к примеру, недурно нацивилизовались городские мазурики: опять обокрали архимандрита Виктора в его же собственном доме. И в тот же день в церкви во время богослужения пострадал купец Рилов, у которого из карманов брюк «пропали без вести» деньги, телеграммы, квитанции и газета. Замечательно при этом, что Рилов был в длинной шубе и опоясан…

Обо всем этом с обычным воодушевлением поведал Крылову за вечерним чаем Пономарев.

— У вас какое-то странное отношение к международным и внутренним событиям, — упрекнул родственника Крылов. — Послушать вас, так в мире нет ни усиливающегося вооружения Германии, ни угрозы с Востока, нет Балканского вопроса и Критской проблемы. Нет ничего достопримечательного в научном мире и среди искусств. Одне лишь нелепицы, курьезы да ограбления.

Иван Петрович уловил доброе расположение духа своего собеседника и обрадованно согласился:

— Верно, Порфирий Никитич, и даже правильно! Такой уж я косоурый человек. Глаза сами в колонку с происшествиями косят. Вот вы только послушайте… «Дама в ротонде». Рассказ, как говорится, с живой натуры. Идет по вечерним томским улицам дама в ротонде.

По отдельным признакам, молодая. Господин ЭН принимает в ней участие: следует неотступно. «Дама» заводит его в глухой двор. Ротонда на снегу… Из нее преображается мазурик и с подоспевшими двумя союзниками дочиста обрабатывает господина ЭН.

— Помилуйте, Иван Петрович! — Крылов шутливо воздел руки. — Уморил, братец, право! У меня в алтайской экспедиции студент Иван Ярлыков был, так тот поинтереснее сообщения из печати выуживал.

С победным видом Пономарев выглянул из-под вороха газет и милостливо произнес:

— Ладно, не буду более. Однако ж нынче я и научное кое-что отчеркнул для памяти.

И он подал газету.

Крылов надел очки, и с типографической полосы тотчас выхватилось знакомое имя: Н.М. Мартьянов. «Друг науки, — сообщалось в заметке, — ездил недавно осматривать музеи в Тифлисе, Риге, Митаве, Москве, Петербурге. Везде его хорошо принимали и обещали Минусинскому музею всяческую помощь. Особенно окрылила неутомимого собирателя сибирских редкостей поддержка Петра Петровича Семенова, вице-председателя и главы Русского географического общества, горячего сторонника всех полезных ученых начинаний в Сибири…».

— Ай да Коля! Ай да молодец! — возгордился за друга Крылов. — Даже в поговорку сибиряков вошел: «Достопримечательно! Хоть сейчас к Мартьянову в Минусинск!» — и не удержался, чтобы не поддеть Пономарева: — Что, Иван Петрович, это известие получше прочих будет? Не то, что ваша госпожа Эфрусси?