📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгПриключениеДобрые люди - Артуро Перес-Реверте

Добрые люди - Артуро Перес-Реверте

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 63 64 65 66 67 68 69 70 71 ... 139
Перейти на страницу:

– А мне разрешат печатать мою газету?

Санчес Террон секунду колеблется.

– Вероятно…

– А я думаю, вряд ли, – снова хихикает Игеруэла. – Несмотря на все звучные лозунги, первым делом ваш брат запретит издания вроде моего.

– Это неправда.

– Вы это говорите неуверенно. Разоблачать святых – вовсе не то же самое, что облачать. Одно дело – бравировать идеями, другое – расхлебывать последствия… Вот почему, имея счастье влиять на события, я сделаю все возможное, чтобы этот момент никогда не настал.

– Какого черта вы делаете в Академии?

– Кроме любви к словесности меня привлекают связи и амбиции… Впрочем, как и вас. Но меня боятся, а вы, эдакий модный персонаж, придаете всему нашему сборищу налет просвещенности.

– Настанет время, когда бояться начнут таких, как я. А не мелкую сошку, подобную вам!

Игеруэла насвистывает, выражая иронию.

– После таких слов, как «скотина», – заявляет он, немного поразмыслив, – вашей «сошкой» можно напугать только собрание членов Академии… Напомните мне, чтобы в следующий четверг мы отыскали в «Толковом словаре» определение этого слова.

– А я вам подскажу, что это: подставка для ружья. Имеется в виду нечто мелкое, малозначащее. А синоним «твари» – «каналья»: человек низкий и подлый.

– Все эти слова мало подходят для общения двух кабальеро!

– Вас нельзя назвать кабальеро.

– Правда? А вас, значит, можно? Ну конечно, вы у нас один незапятнанный… Такой всегда благородный, такой важный в своей просвещенной правоте!

Расстояние между ними и полицейским участком увеличивается, собственные тени крадутся впереди, удлиняемые фонарем, горящим за их спинами. Они внимательно и чутко прислушиваются к шагам друг друга: ненависть их породнила. Через несколько шагов Игеруэла смиренно пожимает плечами.

– Так или иначе, на сей раз мы их забудем. Я имею в виду эти два словарных определения. Что же касается будущего… Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы эпоха, когда начнут бояться вас и вам подобных, не наступала как можно дольше. В любом случае к этому времени наш маленький тактический альянс уже прекратит свое существование.

– Очень на это надеюсь!

– Не стройте иллюзий: развалится один – появятся другие. Помимо нашей маленькой подпольной ячейки существует определенный союз интересов, пусть даже конкурирующих, который никогда не исчезнет… Несмотря на столь испанскую потребность не убедить – и даже не победить, – а уничтожить противника, по сути, я вам необходим так же, как вы мне.

– Не говорите глупостей!

– Неужели вы этого не понимаете? Пораскиньте мозгами – ведь именно этому вы учите в ваших проповедях. Мы с вами, дорогой мой, паразитируем друг на друге, подобно некоторым организмам. Каждый играет особую роль, располагаясь по разные стороны ограниченного и грубого народа, движимого низменными инстинктами, возможность освобождения которого всегда будет невелика… Даже в том случае, если мы насмерть забьем друг друга палками, воскреснем мы опять-таки непременно вместе. В конце концов, простому народу, и уж тем более испанцам, ничто так не потребно, как сон, аппетит, ненависть и страх; а мы с вами, каждый на свой лад, именно это ему и обеспечиваем. Что, не верите? Вспомните старую пословицу: противоположности сближаются.

– Что это за столпотворение? – удивляется дон Эрмохенес.

– Шлюхи, – отвечает аббат Брингас. – Их везут в Сальпетриер.

Они остановились на углу улицы Сен-Мартен, где толпится множество любопытных, зевак и просто горожан, которые выходят поглазеть на происходящее из соседних лавок. Жильцы высовываются из окон. Мимо голов и шляп проплывает подвода, везущая женщин. Их около дюжины. Разновозрастные, растрепанные, одетые кое-как, они едут в телеге под присмотром дюжины полицейских в синей форме, вооруженных ружьями и штыками.

– Какое странное зрелище, – произносит адмирал.

– Чего тут странного, – возражает Брингас. – В Париже тридцать тысяч проституток. Одни промышляют открыто, другие – тайком. Каждую неделю их арестовывают – с излишним, я бы сказал, рвением… Свозят в Сен-Мартен, и раз в месяц они предстают перед судом. Стоя на коленях, выслушивают приговор, а затем их отправляют в тюрьму отбывать срок. При всем честном народе, в назидание, так сказать.

Академики и Брингас остановились и вместе со всеми смотрят на проезжающую повозку. В основном зеваки глазеют из обычного любопытства, однако есть и такие, кто насмехается над женщинами и оскорбляет их. Женщины разновозрастны – от седовласой матроны до совсем невинной на вид девушки. Некоторые, особенно кто помоложе, стоят, понурив голову, опозоренные и заплаканные. Другие преспокойно выдерживают чужие взгляды, а есть и такие, кто без тени стыда выслушивают оскорбления да еще и осыпают полицейских самой отборной бранью.

– Жуткая картина, – произносит дон Эрмохенес. – Смотреть невозможно! Эти несчастные не заслужили того, чтобы с ними так обращались.

Брингас обреченно машет рукой.

– Так устроена наша действительность. Вот он, перед вами, этот лицемерный город, столица философов, которой вы так восхищаетесь. У этих несчастных нет ни защитников, ни адвокатов… Их посадят в тюрьму без каких-либо гарантий, и у них нет никаких прав.

– Куда, вы говорите, их везут?

– В Сальпетриер, это тюрьма для публичных женщин. Там их сортируют и тех, кто заразен и лечению не подлежит, отправляют в Бисетр, это в одной лиге от Парижа: страшное место, где такие понятия, как сострадание и надежда, будто бы никогда не существовали… Ад, в котором в ужасающей тесноте содержатся четыре или пять тысяч заключенных и откуда эти несчастные, скорее всего, никогда не выйдут, загубленные пороком и болезнями… Название этого места, этой сточной канавы городских низов, где томятся вперемешку преступники, неудачники, нищие, безумцы, больные, никто не в силах произнести без содрогания. Позор этого города и стыд всего человеческого рода!

– Какой кошмар. – Дон Эрмохенес смотрит на юную арестантку: в руках у нее соломенная шляпа, в которой спит грудной младенец. – Просто сердце разрывается!

Брингас согласно кивает. Самое страшное, говорит он, – произвол, с которым все совершается. Совесть какой-нибудь развратной княгини или маркизы, которых в Париже тьма-тьмущая, несравнимо более запятнана грехами и пороками, чем у этих бедных женщин. В этой позорной телеге едут несчастные, у которых нет протекций, их не попытается защитить ни полицейский, ни представитель власти, ни покровитель со средствами. Они полностью бесправны.

– Когда думаешь, – с горечью добавляет аббат, – о потаскухах в обличье респектабельности, которыми кишит этот город, о красотках из Оперы, о содержанках, о подружках полицейских, которым есть на кого опереться, и сравниваешь их с этими бедолагами, понимаешь, до чего же несправедливо все устроено… Даже между арестантками нет равенства. Та, у которой есть хоть какие-то средства, друзья и деньги, едет в крытом экипаже и в другое время, когда можно, по крайней мере, укрыться от публичного позора.

1 ... 63 64 65 66 67 68 69 70 71 ... 139
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?