Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - Уильям Бёрнс

тщательно следили за тем, чтобы мы деликатно называли наши усилия в области решения проблемы оружия массового поражения в Ливии не «инспектированием», а «помощью», и напоминали нам о том, что важно показать ливийской общественности конкретную выгоду от решения Каддафи отказаться из терроризма и оружия массового поражения[88].

Наряду со всеми нашими успехами мы по-прежнему сталкивались с многочисленными трудностями во взаимодействии с ливийским лидером. В частности, осенью 2003 г. мы уличили его в подготовке заговора против наследного принца Саудовской Аравии Абдаллы; в 2004 г. он задержал группу медицинских работников из Болгарии по сфабрикованным обвинениям; кроме того, мы постоянно и справедливо критиковали его за нарушение прав человека. Однако его отказ от терроризма и оружия массового поражения был существенным достижением дипломатии и напоминанием об огромной ценности наших усилий.

В администрации Буша горячо спорили о том, почему Каддафи выполнил свои обязательства. Вице-президент Чейни и другие ястребы уверяли, что его податливость была напрямую связана с операцией в Ираке и демонстрационным эффектом свержения Саддама. Лично я всегда считал, что это было так, но лишь отчасти и необязательно сыграло решающую роль. После событий 11 сентября мы достаточно наглядно продемонстрировали свою твердость и военную мощь в Афганистане. Кроме того, список наших достижений в Ливии, в основе которых лежали успехи предыдущей администрации, явно указывал на то, что мы преследовали цель изменения политики, а не смены режима Каддафи и что, каким бы сложным ни был выбор, который предстояло сделать ливийцам, и какие бы трудности не поджидали их на этом пути, они знали, что мы сдержим свое слово. Санкции нанесли Ливии серьезный долгосрочный ущерб. Каддафи находился в полной международной политической изоляции. Ему нужно было выйти из нее, и мы дали ему такую возможность – трудную, но достижимую. В конечном счете для этого и существует дипломатия. Пускай дипломатические решения не всегда идеальны, но зато они обходятся намного дешевле, чем война, и, в отличие от силовых решений, улучшают жизнь людей.

* * *

К концу первого срока президента Джорджа Буша – младшего я проработал в Бюро по делам Ближнего Востока четыре года и совершенно выбился из сил. Я гордился тем, что тружусь под руководством таких людей, как Пауэлл и Армитидж, а также своими подчиненными – их преданностью своему делу, высокой квалификацией и смелостью. Но в то же время меня глубоко волновали проблемы, которые мы создали на Ближнем Востоке, и расстраивала моя неспособность предотвратить их.

В январе 2005 г. Конди Райс сменила Пауэлла на посту госсекретаря. В записке, которую я послал ей перед нашей двухчасовой беседой, посвященной передаче дел, я писал: «Ближневосточный регион дрейфует в опасном направлении. ‹…› Во всем арабском мире усиливается разрушительное чувство унижения и слабости. Население считает большинство режимов коррумпированными и далекими от нужд простых людей». Твердо уверенный в том, что позиции Америки в регионе сильно пошатнулись – четверо из пяти арабов заявляли о своей неприязни к США, – я предупреждал о том, что если мы не изменим подход к политике в регионе, то во время второго срока Джорджа Буша – младшего нас ждут новые политические провалы. Я указывал, что «в Ираке наступит полный хаос и к власти придет военная диктатура, на решении израильско-палестинского конфликта на основе двух государств можно будет поставить крест, Иран превратится в ядерную державу, претендующую на гегемонию, в арабских странах начнутся массовые антиправительственные выступления… если мы не научимся действовать сообща с региональными партнерами, проводя согласованную стратегию, нацеленную на конструктивные изменения. ‹…› Мы должны сделать так, чтобы от нас ждали решения существующих проблем, а не создания новых. Сегодня ситуация обратная»[89].

Смерть Арафата в ноябре 2004 г. и избрание Махмуда Аббаса новым президентом Палестинской автономии в январе 2005 г. открыли возможность переориентации нашего подхода. Сыграло свою роль и жестокое убийство премьер-министра Ливана Рафика Харири в феврале, организованное зарвавшимися сирийцами и поднявшее страшную волну народного гнева. Нам удалось воспользоваться моментом, организовать международное давление на Асада и потребовать вывода сирийских войск из Ливана – впервые после начала гражданской войны в этой стране в середине 1970-х гг. Провалы первого срока администрации, однако, перевешивали эти достижения. И если политические «грехи деяния» были видны воочию, то наши «грехи недеяния» измерить было труднее, хотя они были не менее серьезны.

Вторжение в Ирак было своего рода первородным грехом. Он был порожден гордыней, а также отсутствием воображения и сбоями процесса достижения поставленных целей. Неоконсерваторы, выступавшие за операцию в Ираке, добились того, что она стала главным инструментом разрушения Ближнего Востока. Виной тому было ошибочное, безответственное и исторически необоснованное представление, что добиться результатов можно только с помощью грубого вмешательства и великих потрясений. В регионе, где непреднамеренные последствия редко бывают положительными, свержение Саддама запустило цепную реакцию проблем, обнажив хрупкость ситуации в Ираке и неустойчивость арабских режимов в целом и лишний раз доказав, что американцы способны перекраивать карту региона не менее бесцеремонно и грубо, чем некогда британские и французские завоеватели.

Хаос, охвативший Ирак после 2003 г., усилил влияние Ирана, открыл дорогу произволу в этой стране и в целом способствовал новому витку противостояния между суннитами и шиитами в борьбе за власть на Ближнем Востоке. К 2004 г. король Абдалла в Иордании уже говорил о том, что побаивается «шиитского полумесяца» – дуги, протянувшейся от Ирана через Ирак, и примкнувших к шиитам союзников-алавитов от Сирии до Ливана. Ирак захлестнула волна насилия на религиозной почве. Сунниты были отстранены от власти, и Ирак стал магнитом для джихадистов и региональных террористических группировок. Мы пытались, хотя и не очень успешно, способствовать большей политической и экономической открытости региона, но провал в Ираке, в том числе кошмарные репортажи из Абу-Грейба, крайне негативно сказались на имидже Америки и подорвали доверие к ней. Если таким образом американцы насаждали демократию, то большинству арабов она была даром не нужна.

Другой проблемой была скудость воображения. Хотя мы в Ближневосточном бюро пытались, и не раз, указать на все, что могло пойти не так, привести все аргументы, доказывающие необходимость воздержаться от развязывания необдуманной войны, а также предложить все приемлемые политические альтернативы, никто из нас не поставил главных, ключевых вопросов. Никто не задумался всерьез о том, действительно ли у Саддама было оружие массового поражения или он просто пытался сбить нас с толку, делая вид, что скрывает его запасы, в то время как на самом деле скрывал от внутренних и региональных хищников их отсутствие.

Сама операция была проведена топорно. Военная интервенция в регион, особенно учитывая сложность ситуации на современном Ближнем Востоке, всегда чревата множеством опасных последствий. Однако наша способность недооценивать их уже стала привычной.