Молодой Сталин - Саймон Себаг-Монтефиоре

Судя по всему, Алваси Талаквадзе была не единственной его революционной подругой. Он сблизился и с Людмилой Сталь (Лазарь Каганович говорил о ней: “Известная работница… среди женщин работала… Дебелая такая, но, видимо, интересная женщина”). Родом с юга Украины, дочь владельца сталелитейного завода, она была на шесть лет старше Сосо и уже не раз сидела в тюрьмах. Вскоре после этого она эмигрировала в Париж. Роман был краткий, но серьезно повлиял на молодого Сталина. Возможно, они виделись и позже, когда Сталин приезжал за границу к Ленину, с которым Людмила тесно работала. Известно, что они встречались в 1917 году. Но от их дружбы Сталин ничего не сохранил, кроме одного неожиданного сувенира, оставшегося на всю жизнь, – своего прославленного имени.

Тайная полиция потеряла след Сталина, когда он после тифлисского “спектакля” сменил место жительства. Теперь она снова разыскивала его. Арестовали его наемника Бокова: “Тот жандарм, который меня допрашивал, сказал: что из себя представляет Сталин, какую, собственно, роль он играл в нападении на [флотский] арсенал?”

15 марта 1908 года жандармы совершили налет на Народный дом, где проходила партийная конфренция. Сталин, Шаумян и Спандарян сумели ускользнуть, но жандармы сели маузеристам на хвост. Едва Цинцадзе и дружина назначили дату ограбления Госбанка и корабля с золотом, казаки и жандармы “ворвались в наше укрытие”. В перестрелке погибло несколько казаков, но дружина потеряла главного своего убийцу-маузериста – Инцкирвели, ветерана тифлисского экса. Планы были свернуты, Кавтарадзе оставил секретную работу и отправился в Петербургский университет – но остался другом Сталина до конца его дней.

В ночь на 25 марта начальник бакинской полиции обошел “несколько разных притонов, посещаемых… преступными лицами, причем задержано несколько подозреваемых лиц, в числе задержанных оказался… Кайос Бесович Нижерадзе, при котором найдена нелегальная переписка, и потому Нижерадзе передан мною в распоряжение господина начальника Бакинского жандармского управления”. У задержанного был паспорт дворянина Нижерадзе, но отчество Бесович указывало на то, что в руках полиции оказался главный большевик на Кавказе, “второй Ленин”. Через четыре года поисков охранка поймала Сталина1.

Когда в бакинскую Баиловскую тюрьму поступил новый узник, одетый в синюю сатиновую косоворотку и щегольской башлык, другие политические говорили: нужно быть осторожными. Друг другу таинственно сообщали: “Это Коба!” Они боялись Сталина “больше, чем полицию”.

Монстр не разочаровал. У него была “способность втихомолку подстрекнуть других, а самому остаться в стороне”, он оказался “хитрым комбинатором, не брезгующим никакими средставми и уклоняющимся от публичных отчетов и ответственности”. За семь месяцев в знаменитой Баиловке, расположенной среди нефтепромыслов, Сталин стал хозяином тюрьмы. Он читал, изучал эсперанто, который считал языком будущего[127], устраивал охоту на предателей – несколько изобличенных получили смертные приговоры. Его власть над Баиловкой была миниатюрной моделью его власти над Россией.

Сосо поместили в третью камеру, где политические были в основном большевики (почти все меньшевики содержались в седьмой камере). Политзаключенные в Баиловке были так организованны, что даже учредили мандатную комиссию. В камере Сталин встретил друзей – большевика-“практика” Серго и меньшевика-помощника Вышинского. Последний был выбран старостой по кухне – разумное назначение, потому что богатые жена и родители регулярно передавали Вышинскому корзины с деликатесами. Он делился этими вкусными вещами со Сталиным – возможно, это помогло ему выжить в годы Террора.

Старосты выделили в сутках часы для отдыха, уборки и дискуссий. Они указывали, кому с кем делить койку (соседом Сталина был гориец Илья Надирадзе) и кому выполнять какую работу – в том числе мытье посуды и вынос параши, но, как вспоминает Сакварелидзе, Сталина часто освобождали от этих заданий.

Один из сокамерников – Семен Верещак – оставил проницательное описание сталинского пребывания в Баиловке. Он ненавидел его за грубость и хитрость, но не мог не восхищаться сталинской безграничной уверенностью к себе, бдительным умом, “механизированной” памятью и хладнокровием: “Не было такой силы, которая бы выбила его из раз занятого положения”. Сталин был единственным заключенным, который мог спокойно спать, даже когда в камере было слышно, как во дворе вешают приговоренных.

Смертную казнь для предателей учредил не Сосо. “Обыкновенно провокаторов… в Баиловской тюрьме убивали”, – пишет Верещак; но перед этим проводились расследование и суд. Сталин убивал чужими руками и тайком. Некий Митька Грек “убил ножом молодого рабочего… <…> Сам Митька… не знал, кого он убил. По его словам, он убил “шпика”. <…> Наводка же исходила от Кобы”. В другой раз “в коридоре политического корпуса избивали какого-то молодого грузина. Били все кто мог и чем попало. По корпусу проносилось – “провокатор”… <…> Снесли на носилках в тюремную больницу окровавленное тело. <…> Стены коридора были в крови. <…> И лишь спустя много времени выяснилось, что слух исходил от Кобы”.

Политические вели дебаты, которые часто оканчивались ссорой. Больше всего Сталин невзлюбил социалистов-христиан, последователей Льва Толстого. Серго, который всегда сначала бил, потом думал, подрался с какими-то эсерами. Позднее, когда трое товарищей уже правили СССР, Сталин писал Ворошилову, что Серго дрался насмерть и никто из эсеров не смог дать ему достойный отпор. На самом деле эсеры побили Серго.

Сталин легко разрешал политические дилеммы, слелавшись экспертом в марксизме. “Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим… Под всякое явление он умел подвести соответствующую формулу по Марксу”. Но его выступления были “грубыми”, “неприятными”, “лишены остроумия и носили форму сухого изложения”[128].

Сталин по-прежнему предпочитал уголовников революционерам. “Его можно было всегда видеть в обществе головорезов, политических шантажистов, среди грабителей-маузеристов”. Иногда уголовные нападали на политических, но грузинские уголовники, вероятно под руководством Сталина, политических охраняли. Придя к власти, Сталин приводил в ужас своих товарищей, назначая уголовников в НКВД, – но вообще-то он всю жизнь прибегал к их помощи.

Уголовники и политические часто сходились в тюремных азартных играх, например борцовских состязаниях и гонках вшей. Сталин не любил шахмат, но “ночь напролет играл с Серго Орджоникидзе в нарды”. Самой жестокой игрой было действие, называвшееся “загнать в пузырь”: молодого заключенного помещали в камеру к уголовникам, которые старались довести его до безумия. Делались ставки, скоро ли новичок сломается. Иногда жертва действительно сходила с ума.