Любовь вхолостую - Наталья Рощина

— Какой странный вопрос. Конечно, всегда. — Валя поставила перед мужем тарелку вкусно пахнущего борща и нарезала свежую зелень. — Почему ты спросил?

— И когда родится малыш, ты ответишь так же?

— Господи, какие глупости в твоей голове. Я люблю тебя, люблю нашего ребенка. Когда он родится, я буду самой счастливой женщиной на свете! Мои чувства к тебе станут иными, я знаю, но меньше любить тебя я просто не смогу. Если бы ты мог хоть на миг почувствовать в себе биение новой жизни, ты бы никогда не задал такой вопрос.

— Значит, чтобы мы на все сто процентов поняли друг друга, мне надо сделать операцию по перемене пола.

— Опять ты переводишь все в шутку! Не надо, Вадим, не теперь.

Белов внимательно посмотрел, как Валя тяжело, грузно опустилась на стул напротив.

— Что, с каждым днем все веселее, малыш? — Сочувствие в его голосе было искренним.

— Ничего, ради такого стоит вытерпеть и большее.

— А ты ничего не ешь, — удивленно констатировал Вадим.

— Разгрузочный день у меня.

— Так вот чем ты занимаешься.

— В данный момент — мазохизмом. Потому что смотрю, как ты ешь борщ, и чувствую, что могу задохнуться от слюны. Все, я ухожу в комнату. Прости, сегодня я тебе не компания.

— Я понял и все вам прощаю, — Вадим усмехнулся и снова принялся за борщ. Это даже хорошо, что он ел в одиночестве. Он неприлично громко чавкал, стучал ложкой. Белов был действительно очень голоден и решил пренебречь на время хорошими манерами.

Потом он вымыл за собой посуду. Зашел в комнату, где Валя, укрыв ноги пледом, смотрела телевизор. Она внимательно следила за событиями на экране. Шел один из ее любимых фильмов — «Офицеры». Она уже несколько раз видела его, но каждый раз получала не меньшее удовольствие. Сегодня это был подарок после напряженного дня. Вадим переоделся и устроился на диване рядом. Последнее время ему не часто удается вот так спокойно посидеть у телевизора, чувствуя прикосновение близкого существа. Его переполняла нежность. За все время жизни вдвоем он ни разу не испытывал такого наплыва эмоций. Он был невероятно горд собой, что сегодняшнее приключение с Марьям вызвало в его душе только иронию. Он пытался понять, чем околдовала его эта женщина в то жаркое лето? Он был слишком молод, она — слишком сексапильна. Ничего противоестественного не произошло. Они просуществовали вместе ровно столько, сколько мог длиться этот бессмысленный союз. Он никогда не задумывался о том, что у такой женщины, как Марьям, могут быть дети. Эти два понятия казались ему несовместимыми. И сам становиться отцом совершенно не собирался. Он не думал об этом и в первую женитьбу, тогда тоже главную роль играли эмоции, наслаждение, бесшабашное времяпрепровождение.

С Валей все было иначе. Белов смотрел на нее, увлеченную событиями фильма, сопереживающую. Она грызла большое красное яблоко и изредка посматривала в его сторону. Вадим поцеловал жену в мочку уха и прошептал:

— У нас впереди только радость, море счастья.

К сожалению, его словам не суждено было сбыться. Прошло чуть больше недели, и как-то утром раздался телефонный звонок. Не поднимаясь с постели, Вадим протянул руку и снял трубку. Он не любил таких ранних звонков.

— Алло, — сонно сказал он.

— Вадим, это Ермолов, — голос председателя Белов узнал сразу. Ведь столько раз на очередном сеансе связи со Степанидой Михайловной традиционно первые две-три минуты общался с ним. Сегодня в знакомом голосе звучали незнакомые интонации.

— Слушаю, Евгений Федорович, — приподнимаясь на локте, ответил Белов. Рядом уже сидела Валя и испуганными глазами смотрела на мужа.

— Беда, Петрович, Степанида Михайловна умерла. Вчера вечером отвез я ее в районную больницу. Только видишь, как получилось — не помогли врачи-то. Скрывала она ото всех, насколько плохо чувствовала себя в последнее время. Мне сказали — лейкоцитоз. Рак крови, по-простому. Как Валюше скажем? — Ермолов говорил, а Вадим чувствовал, как к горлу поднялся комок и удушливо сжимает все крепче и крепче. Он глубоко выдохнул и закрыл лицо свободной рукой. Валя трясла его за плечо. — Что молчишь, ты меня слышишь?

— Да, я все понял. Приеду.

— Похороны сегодня хотим, поминки опять же. Тут полдеревни хлопочет. Уважали Степаниду, так-то.

— Через два часа буду.

— А Валя как же?

— Не знаю, Евгений Федорович. Не знаю, что и ответить.

— Понимаю. Ну все, ждем.

Ермолов положил трубку. Вместе с гудками в трубке к Вадиму пришло страшное ощущение непоправимого. Валя тихонько плакала, закрыв лицо руками. Ему даже не пришлось ничего говорить ей. Она все поняла без слов.

— Я так давно не виделась с нею. Я столько не успела сказать, мамочка, милая, как же так… — причитала она, глотая слезы. — Я чувствовала, что с нею что-то не так. Просила тебя отвезти. Я бы увидела ее и все поняла.

— Валюша, возьми себя в руки, — набирая домашний номер Кости, сказал Вадим. Спросонья Проскурин несколько секунд молчал, потом, видимо, пришел в себя.

— Поезжай, Вадим, я думаю, что наши дела можно отложить. В крайнем случае я постараюсь все устроить сам. Машина через полчаса будет у тебя под подъездом. Передай мои соболезнования Валюше. Она тоже поедет?

— Не спрашивай.

— Хорошо, позвонишь, когда сможешь приступить к работе. — Проскурин имел в виду разработку новой программы, идею которой Белов вынашивал не один месяц.

— До встречи, пока.

Потом Вадим позвонил на кафедру.

— Набери номер Маковецкой, — попросила Валя. — Я думаю, она должна поехать с нами.

— Ты уверена, что сможешь? — Вадим задавал вопрос кратко, боясь даже представить себе, какая картина ожидает Валю в родном доме.

— Да.

— Машина будет через двадцать минут. Я звоню Веронике Сергеевне.

Валя держалась мужественно, она не проронила ни единой слезинки с самого приезда в Смирновку. Ее застывшее лицо окаймляла черная косынка. Большой живот скрывал расклешенный темно-серый плащ. Она не захотела снимать его, потому что чувствовала озноб. Временами зубы ее начинали неконтролируемо стучать, и тогда Вероника Сергеевна что-то давала ей выпить. Маковецкая ни на минуту не упускала ее из виду. Об этом просил Вадим, да и сама она понимала, что должна быть рядом с внучкой. Едва переставляя ноги, Валя успевала оказаться и на кухне, и на крыльце, и в маленькой, затемненной комнате, где на столе возвышался красный гроб. Скрещенные на груди высохшие руки, маленькое, спокойное лицо неестественного цвета. Словно восковая кукла. Валентина снова и снова смотрела на пламя свечей у изголовья. Мысленно она разговаривала с матерью, положив ладонь на ее холодные руки. Валины губы беззвучно шевелились. Никто не знал, о чем в последний раз говорила дочь своей матери. Невысокие столбики желтого пламени подрагивали от каждого движения дверей. Монотонно читал молитвы местный священник. Постоянно кто-то входил, выходил. Бесконечная вереница людей, целующих, с плачем обнимающих молодую женщину, казалось, никогда не закончится. Но потом Валя почувствовала, как чьи-то руки сжали ее с двух сторон. Она не понимала, что едва не лишилась чувств, когда ей сказали, что пора выходить.