Белая гардения - Белинда Александра

Я кивнула и снова взялась за белье, хотя сил у меня едва хватило, чтобы поднять одну наволочку.

Ирина села на перевернутое ведро и стала наблюдать за мной.

— Аня, ты должна рассказать мне об Америке. Обещай, что будешь писать и помнить о нас с бабушкой, — умоляющим голосом произнесла она, положив руки на колени и покачивая нотой. Ирина старалась сдержать слезы, но одна слезинка все же выкатилась из глаза и скользнула к губе.

В висках застучало, я чуть не задохнулась. Я почувствовала себя как пловец, который задерживает дыхание перед тем, как прыгнуть с вышки. Повесив на веревку мокрую юбку, я подошла к Ирине и взяла ее за руку. Подруга подняла голову, и еще одна слезинка выкатилась из ее глаз и капнула на мои пальцы. Сначала мне трудно было подобрать слова, они как-то не складывались в законченные предложения.

— Розалина говорила, что мы — все, что у нее есть.

Ирина не сводила глаз с моего лица. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но лишь крепче сжала мою руку.

— Ирина, я… не забуду тебя… и Розалину, — выдавила я. — Потому что я еду с тобой.

За свою жизнь мне дважды приходилось срываться с насиженного места, но это не подготовило меня к тому потрясению, которое я испытала, оказавшись в Австралии. Через несколько дней после того, как Розалину увезли во Францию, мы с Ириной вылетели на военном самолете из Манилы в Сидней. Мы были так утомлены перелетом, что ни она, ни я почти ничего не запомнили о самом путешествии, кроме, пожалуй, невыносимой духоты, которая обрушилась на нас, когда мы пересаживались на другой самолет в Дарвине. Мы приземлились в аэропорту Сиднея рано утром. Нас встретил работник иммиграционной службы, которого звали мистер Колрос; он помог нам пройти таможенный досмотр. Сам он эмигрировал из Чехословакии год назад и немного говорил по-русски и по-английски. Мистер Колрос вежливо отвечал на все наши вопросы о стоимости жилья, еде и трудоустройстве, но, когда я спросила его, нравится ли ему Сидней, лицо его напряглось.

— Сидней — хороший город. Однако же привыкнуть к австралийцам — дело не очень простое, — ответил он.

Ирина крепко держала меня за руку. Во время нашего путешествия она подхватила грипп, и теперь ее била дрожь. Мы едва поспевали за мистером Колросом, который стремительно шагал через зал для прибывших, всем своим видом показывая, что даже в четыре тридцать утра у него были дела поважнее, чем возня с мигрантами.

У выхода нас ожидало такси. Он бросил наши чемоданы и багажник и заплатил таксисту, чтобы тот отвез нас к причалу, где мы должны были присоединиться к группе из Европы.

Мистер Колрос помог нам сесть в машину, пожелал удачи и захлопнул дверь. У меня из головы не шли его слова об австралийцах.

— Добро пожаловать в Сидней, девушки, — приоткрывая лишь уголок рта, поздоровался таксист и повернулся к нам. Его английский звучал непривычно, отрывисто, как потрескивание огня в камине. — Я вам покажу город. В такую рань это не займет много времени.

Мы с Ириной пытались рассмотреть город, в котором нам теперь предстояло жить, но Сидней был погружен во мрак. Солнце еще не взошло, а из-за нехватки электроэнергии после войны на освещение было введено ограничение. Все, что и смогла рассмотреть, — это ряды домов, выстроившихся вдоль улиц, да бакалейные лавки с закрытыми жалюзи на витринах. На одной из улиц собака с черными пятнами вокруг глаз задрала лапу на забор. Бродячая или домашняя? Непонятно. Но она явно питалась лучше, чем мы.

— А вот центральная улица, — сказал таксист, сворачивая на улицу, по обеим сторонам которой были одни магазины. Мы с Ириной стали рассматривать манекены, выставленные в витринах универмагов. Если в Шанхае в такое время все еще бурлит жизнь, то в Сиднее было спокойно и безлюдно. Не было видно ни дворников, ни полицейских, ни проституток. На глаза даже не попалось ни одного загулявшего пьяницы. Ратуша и ее башня с часами, казалось, попали сюда прямиком из Парижа времен Второй империи, а площадь между ратушей и церковью давала ощущение свободного пространства, которого в Шанхае просто не существовало. Без столпотворения и вечного хаоса на улицах Шанхай не был бы Шанхаем.

Дальний конец улицы был уставлен домами в классическом и викторианском стилях, и на одном из них, похожем на итальянский дворец, красовались буквы СРО — это было главное портовое управление, за ним начиналась территория порта. Я вытянула шею, чтобы рассмотреть огромной стальной мост, возвышавшийся над черной гладью воды. Пожалуй, это было самое высокое сооружение в городе. Фонари, дюжины машин, проезжающих по нему, мерцали, как звезды.

— Это и есть Харбор-бридж? — спросила я у водителя.

— Он самый, — подтвердил водитель. — Единственный и неповторимый. Мой отец работал на нем маляром.

Мы проехали под мостом и вскоре оказались на узкой дорожке, зажатой между складами. Водитель остановил машину у указателя с надписью «Пирс-2». Хоть мистер Колрос уже заплатил таксисту за дорогу, я подумала, что надо бы, наверное, дать ему на чай. Когда он достал из багажника наши чемоданы, я протянула ему единственный американский доллар, который у меня остался, но мужчина покачал головой.

— Вам самим это может пригодиться, — сказал он.

Австралийцы, подумала я. Пока все шло хорошо.

У ворот в причальную зону мы с Ириной остановились. Дул холодный бриз, неся с собой запах морской воды и дегтя. Он продувал наши хлопчатобумажные платья. Был ноябрь, и мы рассчитывали, что в Австралии будет тепло. В порту стоял корабль МОБ, прибывший из Марселя. Сотни немцев, венгров, поляков, уроженцев Чехословакии и Югославии спускались по сходням. Это яркое смешение лиц, костюмов и языков напомнило мне Ноев ковчег. Мужчины тащили на плечах тяжелые деревянные сундуки. Женщины семенили за ними с целыми связками постельного белья и посуды под руками. Между ног путались дети, с интересом глазея по сторонам и выкрикивая что-то на незнакомых языках.

Мы спросили у охранника, где нам ждать, и он указал на поезд, который стоял невдалеке. Когда мы зашли в один из вагонов, оказалось, что там пусто. Задыхаясь от запаха свежей краски, мы с трудом протиснулись по проходу и заняли первое попавшееся купе. Обтянутые твердой кожей полки были покрыты толстым слоем пыли.

— По-моему, замечательный поезд, — сказала Ирина.

— По-моему, ты совершенно права.

Я раскрыла чемодан, достала одно из шерстяных одеял, которые привезла из Тубабао, и набросила его на плечи Ирины.

Через глубоко въевшуюся грязь на окнах нам все же было видно, как докеры разгружали корабль с помощью крана. Над их головами, пронзительно крича, носились чайки. Птицы — это единственное, что было знакомо мне в этом городе.

Пассажирам корабля приходилось перелазить через горы чемоданов и сундуков, чтобы добраться до своего багажа. Рядом со сходнями стояла девочка в розовой кофточке и белых гольфах. Она плакала, потому что потеряла в этом хаосе родителей. Рядом с ней присел один из докеров и что-то спросил, но она лишь покачала кучерявой головой и еще сильнее залилась слезами. Мужчина оглянулся на толпу, потом поднял девочку и посадил себе на плечи, в надежде, что так родители найдутся быстрее.