Место преступления – тело. Судмедэксперт о подозрительных смертях, вскрытиях и расследованиях - Мэри Кэссиди

За все эти годы было много людей, которые подвергали сомнению мои показания, но гораздо меньше тех, чьи мотивы вызывали вопросы. Одним из таких людей был биохимик, интересовавшийся костями, другим – педиатр-невропатолог, изучавшая синдром тряски младенца. Наши пути пересеклись, когда дети умерли при жестоких обстоятельствах, а родителей и нянь обвинили в убийстве. Оба специалиста старались найти иное объяснение травм; единственным доказательством намеренно причиненного вреда оказались травмы и их характер – вскрытие установило, что они получены не в результате несчастного случая, иными словами, это были умышленно нанесенные травмы.

Я всегда настороженно относилась к подобной терминологии, так как она намекает, что решение было вынесено до того, как завершилось расследование. Я не пользуюсь термином «умышленно нанесенная травма» даже когда описываю рану на голове у взрослого человека, где может быть прекрасно видно, что ее и правда нанесли намеренно. Так для чего мне использовать такие термины при описании травм ребенка? «Умышленно нанесенная травма» может быть первой в моем списке характерных диагнозов, но я должна помнить о том, что может существовать и другое объяснение.

Вот где мы с экспертами разошлись в подходах. Их мнения основывались только на одном аспекте: биохимик говорил о сломанных костях, а невропатолог – об изменениях в головном мозге. Они не приняли во внимание другие улики, которые подтверждали вероятность того, что детей убили. Я бы и согласилась, что они правы, сосредоточившись на области своей экспертизы, но было ли понятно суду, что они отбросили все остальные улики?

Поскольку биохимик, хоть и был экспертом в метаболизме костных тканей, не разбирался в детских смертях и патологии, ему следовало напомнить суду об этом. Женщина-педиатр подвергла сомнению диагноз «тряски младенца» и еще несколько раз приходила в суд, чтобы представить свою, отличную от мнения других экспертов, точку зрения.

Судмедэксперты обнаружили субдуральную гематому в составе черепно-мозговой травмы, отек головного мозга и кровоизлияние в сетчатку, что признается «триадой», сопровождающей синдром тряски младенца, – этой точки зрения придерживались многие годы. Однако это утверждение не так давно подверглось сомнению. Высококвалифицированные специалисты в области машиностроения провели много исследований по поводу того, возможно ли ребенка трясти так сильно, чтобы вызвать серьезную травму мозга; некоторые говорят, нет, некоторые говорят, что возможно.

Исследования, проведенные невропатологами, показывают, что существуют другие объяснения черепно-мозговой травмы, кроме тряски. Было высказано предположение, что кровоизлияния в сетчатку глаза и изменения в головном мозге могли быть вызваны гипоксией, недостатком кислорода, что привело к набуханию мозга и повышению давления внутри черепа, и не обязательно дело в тряске. Но как подтвердить или опровергнуть эту гипотезу? У нас имеется ограниченное количество улик, недостаточное для доказательства. Несмотря на это, эксперт со стороны защиты произвел впечатление на суд; ученые провели дополнительные исследования, благодаря которым синдром тряски младенца больше не является веским доказательством. Тряска не создала достаточной силы, чтобы вызвать черепно-мозговую травму, и существовали другие объяснения. Не было доказательств, что ребенку нанесли травму намеренно.

Проблема суда заключается в том, что приходится полагаться на доказательства судмедэкспертов, хотя никто из независимых экспертов не был свидетелем событий, приведших к тому, что ребенок получил смертельную черепно-мозговую травму. Какая дилемма. Два противоположных мнения. Уже появления сомнений в том, что тряска ребенка может спровоцировать серьезные повреждения мозга, оказалось достаточно, чтобы суд поколебался, вызвав недовольство многих экспертов.

Та самая педиатр-невропатолог совершенно справедливо поставила под сомнение долгоиграющую веру в происхождение черепно-мозговых травм. Если существуют научные доказательства, поддерживающие альтернативные теории, мы не можем закрыть на них глаза. Но необходимо провести больше исследований, чтобы прояснить ситуацию. Однако и педиатру следовало пояснить суду, что она не судмедэксперт и ее мнение основано лишь на изучении мозга, она не брала в расчет другие повреждения, даже перелом черепа.

Важно, чтобы каждый эксперт понимал, что ограничен собственной сферой деятельности. Тем, кто выдвигает неожиданные мнения, следует подкрепить их сильными доказательствами. Но еще раз: высказывая мнение, противоречащее общепринятому, вам стоит помнить об ограниченности ваших знаний и не трогать области вне вашей компетенции.

Нам присуще желание быть полезными: заниматься благотворительностью, помогать старикам переходить дорогу, устраивать ярмарку выпечки, чтобы собрать денег для местной школы. Но не попадайте в эту ловушку, когда вас просят ответить на вопрос о чем-то, в чем вы не разбираетесь. Если вас заставляют или вы чувствуете, что обязаны ответить, говорите, что это не ваша область знаний. И, когда высказываете свое мнение защите или обвинению, важно помнить, что совсем необязательно вы – тот эксперт, которого они желали видеть. Возможно, вы шестой в очереди из тех, кого они выбирали. Другие, более компетентные люди, могли попросту отклонить предложение поучаствовать в процессе, часто потому что слишком заняты. Иногда – потому, что не хотят включаться в подобное дело.

Не будьте таким экспертом, который появляется на любом процессе, этаким человеком-оркестром. Во многих случаях, прочтя об имеющихся уликах, я объясняла следствию, что я не та, кто им нужен, и давала контакты нужного эксперта. Порой я желала удачи стороне защиты, потому что видела: улики говорят о том, что она им понадобится.

Важно избежать судебной ошибки. «Осуждены присяжными, оправданы наукой»: мы должны удостовериться, что принятое присяжными решение основано на веских научных доказательствах, представленных всеми экспертами, в том числе мной. Никогда не заблуждайтесь: если мы ученые, не обязательно, что доказательства, представленные нами, истинно верные. Все мы можем совершить ошибку.

Больше 30 лет я рассказываю истории мертвецов. Я – их голос. Я видела смерть во всех ее обличиях: нежное, даже в чем-то прекрасное естественное окончание жизни и полную его противоположность. Порой смерть может быть ужасной в своей внезапности, убийце наплевать, чего вы ожидали от жизни. Ясно одно: однажды любая жизнь подойдет кконцу.

И хоть я понимаю это лучше прочих, я не боюсь смерти: куда больше пугают минуты до кончины. А что случится после: с душой, сущностью или энергией? Кто знает?