Размышления о богослужении - Георгий Петрович Чистяков

мы что-то слышим, чувствуем, знаем… Кажется, что у нас есть этот дар, но на самом деле работает интуиция, поэтическое наше воображение. Мы подставляем в наши чувства готовые, вычитанные из литературы, в том числе из духовной литературы, образы. И поэтому есть такой критерий у старцев или у священников былых времен, которым и нам, людям XX века, тоже надо пользоваться: прислушиваются обычно к пророчествам, которые исходят из уст самых простых и безыскусных людей – людей, которые не в состоянии облечь то, чту они слышат от Бога, в литературную форму, людей, которые от безыскусности своей могут адекватно передать то, чту им говорит Господь. Потому что мы с вами – люди книжные, образованные, начитанные.

Мы много читали стихов и прозы, богословских и философских сочинений. И мы с вами, несомненно, то, что Господь нам, конечно же, говорит, облечем в такую литературную форму, что уже понять, где кончается литература, а где начинается пророчество, из того текста, который мы предъявим, будет просто-напросто невозможно. Мы с вами слишком образованны для того, чтобы наше пророчество в словах звучало адекватно тому, чту через нас хотел бы сказать Бог.

Литургия. Окончание евхаристического канона

Мы продолжим сегодня говорить о Божественной литургии. Кончается евхаристический канон возгласом священника: «И дай нам едиными устами и единым сердцем славити и воспевати пречестное и великолепое имя Твое». Дьякон выходит на солею и говорит ектению: «Вся святыя помянувше, паки и паки миром Господу помолимся». «Святые» в данном случае – это не только те прославленные святые, которых поминали особо и почитали в Церкви. Здесь святыми названы, как в текстах апостола Павла, все христиане вообще. Помянув всех, о ком мы сегодня молились – всех без исключения, снова и снова обратимся к Господу с молитвой. Вот что значит это прошение. Священник же в это время обращается к Богу с молитвой: «Тебе предлагаем жизнь нашу всю и надежду, Владыко Человеколюбче, и просим, и молим, и милися деем, сподоби нас причаститися небесных Твоих и страшных Таин, сея священныя и духовныя трапезы, с чистою совестию, во оставление грехов, в прощение согрешений, во общение Духа Святаго, в наследие Царствия Небеснаго, в дерзновение еже к Тебе, не в суд или во осуждение».

В этой молитве, которая читается перед «Отче наш» священником, обращают на себя внимание слова: «и просим, и молим, и милися деем». Кажется, все три глагола обозначают одно и то же: молимся. Можно было бы сказать «мы молимся Тебе» или просто «мы просим Тебя». Зачем здесь обозначена наша молитва тремя разными словами? Наверное, для того, чтобы показать, что словами можно только приблизиться к тому, что такое молитва, но передать в словах, что это такое, нельзя. Это в словах невыразимо. И никакое слово не перескажет, что это такое – наш разговор с Богом лицом к лицу.

В прежние времена – в древности, во времена Иоанна Златоуста и его современников, вероятно, эта молитва носила название молитвы преломления. Потому что именно в это время совершался тогда чин преломления освященного хлеба, по словам Спасителя во время Тайной Вечери: «Взял хлеб, благословил, преломил…» Этому третьему жесту Спасителя – «преломил» – в древней литургической практике соответствует та молитва, которую я сейчас прочитал. В современной литургической практике преломление хлеба совершается уже после того, как спета молитва «Отче наш» и священник произносит слова: «Святая святым».

Что еще обращает на себя мое внимание в этой молитве? Мы просим у Господа, чтобы причастие послужило оставлению грехов и прощению согрешений. Что это такое – оставление грехов? Я думаю, многие помнят из истории Ореста, сына Агамемнона и Клитемнестры, который, мстя за убийство отца, убил свою собственную мать и был за это наказан безумием. Из этой повести мы знаем о том, что затем Орест был очищен от совершённого им греха, и после этого к нему вернулся разум.

Так вот, иногда мы воспринимаем оставление грехов, о котором говорит нам Спаситель, как такое ритуальное очищение от скверны греха, как вот такое ритуальное омовение у язычников, после которого как бы уже и не согрешившим считается тот, кто этому ритуалу подвергся. На самом деле это, конечно, не так. Потому что, если бы это было так, тогда бы покаяние освобождало нас от совести, тогда бы причащение Святых Таин освобождало нас от ответственности за содеянное.

Итак, что же такое оставление грехов в Церкви? Это, повторяю, не очищение от скверны, как у язычников. Нет, Господь делает с нами в этот момент что-то другое: Он освобождает нас от власти, которую берет над нами грех после того, как мы в него впали, и дарует нам силы для того, чтобы этот грех преодолеть, для того, чтобы его победить. Вот что такое оставление грехов. Это не механическое очищение от греха; это сообщение нам сил для того, чтобы освободиться от власти этого греха и найти силы, чтобы его преодолеть. Как говорит апостол, «если ты крал – впредь не кради» (ср. Еф 4: 28). И вот, когда мы пришли и покаялись в том, что мы крали, и Господь дал нам в таинстве Причащения, в таинстве Евхаристии Самого Себя, после этого покаяния у нас теперь действительно есть силы для того, чтобы впредь не красть. Если ты завидовал – не завидуй. Если ты злился – не злись. Если ты был убийцей – больше не убивай. Если ты делал еще что-то дурное, то больше не делай этого. А Господь дает силы, чтобы любой из тех грехов, который нами был совершен, мы с вами преодолели.

Это очень важно понять, потому что в противном случае, когда мы чисто по-язычески воспринимаем оставление грехов как очищение от скверны греха, происходит что-то очень страшное – то, за что нас, христиан, вполне разумно обвиняют безбожники: мы освобождаем человека от совести. Есть страшная, ужасная, аморальная пословица: «Не согрешишь – не покаешься». Согрешил, покаялся – и снова чистенький. Примерно так можно ее расшифровать. Нет, это совсем не соответствует христианскому пониманию оставления грехов. Оставление грехов – это сообщение, повторяю, нам с вами сил для того, чтобы этот грех преодолеть, из него вырасти, для того, чтобы устранить из жизни нашей и тех, кто нас окружает, последствий нашего греха. Очень страшно, если мы с вами делаем что-то дурное, а потом каемся, а за нами – там, на месте содеянного, остается выжженное поле. Мы должны вернуть тому выжженному полю, в выжженности которого мы