Размышления о богослужении - Георгий Петрович Чистяков

Георгий всё время был радостным. Он не хотел, видимо, чтобы дети видели его уставшим или грустным, и на его лице почти всегда была улыбка. Хотя это было очень сложно… Например, когда он приходил в храм в Шубине, он мог рассказать во время проповеди: «Вчера умерла девочка, семнадцатилетняя красавица, художница, которая долго боролась с болезнью…» – и сокрушаться об этом. При этом – оставался удивительно радостным человеком, и меня это поражало.

Отец Георгий был очень политизированным: был настроен очень оппозиционно по отношению к советской власти. С некоторыми людьми из-за этого ему было тяжело общаться. Он нарывался даже на конфликты, вплоть до того, что несколько раз его чуть не побили. Когда он проходил мимо музея Ленина, а там продавалась коммунистическая литература, он вступал в полемику с этими торговцами, и его прогоняли…

Вообще это был очень эмоциональный человек. Вокруг него сложился круг его поклонников, им нравилось, что отец Георгий эмоционально вел службу, читал Евангелие как-то по-особому, очень вдохновенно говорил проповедь – не «бу-бу-бу», как, бывает, некоторые священники говорят, а настолько вдохновенно, что люди загорались в духовном плане. Очень зажигательная была проповедь и в то же время – интеллектуальная: он ведь не переставал быть ученым. Отец Георгий не просто проповедовал, он пытался ворваться в наши души!

И был очень внимательным исповедником. Ему хотелось, чтобы люди говорили главное во время исповеди, чтобы действительно чувствовали себя виноватыми перед Богом; он необыкновенно серьезно относился к этому таинству и ожидал такого же отношения от прихожан. И тяготился исповедью, когда бабушки рассказывали ему, кто не то что-то съел и тому подобное. Был даже такой смешной эпизод. Я его как-то застал бегущим по лестнице храма на второй этаж, где в светлице можно было передохнуть после исповеди. И он на ходу буквально прокричал: «Витя! Я не могу больше слышать, кто что съел на завтрак!» Этот эпизод мы потом пересказывали друг другу, хохотали! Но и понимали, что к нему нужно подходить действительно с серьезными духовными проблемами.

В последний год уже видно было, что отец Георгий болен – он тяжело ходил, ему было тяжело служить, – но мы до последнего не подозревали, что всё настолько серьезно… А когда узнали, было понятно, что ничего уже не сделаешь. Думали, чем бы ему помочь, я предлагал его подвезти много раз, но он в редких случаях соглашался – не хотел на нас вешать свои проблемы. Кроме того, в последний год случилась эта ужасная история, когда таксист его вытолкнул из машины…

Ему было тяжело совмещать и научную деятельность, и службу в храме, и служение в РДКБ – это очень большая нагрузка. Но чем больше времени проходило, тем больше отец Георгий пропадал именно в РДКБ, служил там в храме, больше общался с детьми. И видно было, как он просто теряет физические силы – настолько он отдавал себя этому служению, что просто, я считаю, на этом и «сгорел»… И даже люди, не согласные с отцом Георгием в политических взглядах или во взглядах на Церковь, говорили, что он столько делает для больных детей, что спасется одним этим.

22 июня 2017 г.

Протоиерей Олег Батов

Мне хочется сейчас поделиться одним очень сильным переживанием этих дней. Я никогда не думал, что смерть человека может на самом глубинном уровне настолько походить на события Страстной.

Когда появились первые отклики на смерть отца Георгия, в которых уверенно говорилось о том, что у нас появился еще один молитвенник, что отец Георгий уже предстоит Престолу Божию, мне они показались легковесными.

Утром в понедельник, как и положено, три священника отправились в морг, чтобы облачить собрата. Мне уже доводилось бывать в морге, но всё равно проходить мимо десятков обнаженных мертвых тел, лежащих в коридоре, везде, где только можно, было нелегко. Пытался молиться за них. Наконец, дошли до отдельного закутка, где лежало тело отца Георгия. Там лежало еще одно женское тело.

Князь Мышкин у Достоевского говорит о картине Гольбейна «Мертвый Христос», что от нее может вера пропасть. Это было во много раз хуже: клеенчатая бирка на руке, примотанная бинтом, на ноге написано крупно каким-то несмываемым черным фломастером: «Чистяков», черный целлофановый пакет на голове. «Чтобы мухи не садились», – объяснил санитар. Всё вместе складывалось в картину предельной степени кеносиса, умаления, уничижения человека. Князь Мышкин был прав – веры оставалось на самом донышке. Наконец сняли мешок и бирку и стали с молитвой сначала помазывать, а потом облачать тело собрата и друга. Мрак Креста постепенно сменялся покоем Великой Субботы.

Через московские пробки катафалк приехал в Столешников с опозданием, храм был уже полон, началась непрерывная череда служб и чтения Евангелия. Продолжительные службы совершенно не казались утомительными, находиться рядом с гробом было одновременно и скорбно и покойно. Ближе к полуночи в храме осталось человек десять-пятнадцать. Евангелие от Матфея подошло к Страстным главам, решили читать его дальше на разных языках. Принесли греческий, латинский, английский, немецкий, французский переводы. Кажется, не было итальянского, что жаль, так как отец Георгий очень его любил. Позже, когда дошла очередь до Евангелия от Иоанна, Анна Ильинична Шмаина-Великанова прочла начало наизусть на иврите. Всеми этими языками отец Георгий прекрасно владел. Впервые на литии запели стихиры Пасхи. Они не прозвучали диссонансом – темные облачения Преблагословенной Субботы сменялись белыми.

Ровно в полночь в двери храма постучались двое монахов Валаамского подворья, они пришли по послушанию, чтобы читать Евангелие над усопшим священником. Поскольку церковнославянский шрифт оказался для них мелковат, читали по-русски. Уходя, возгласили всем: «Христос воскресе!» Разноязыкое чтение Евангелия продолжалось до самого утра, до Божественной литургии. Пришедший возглавить службу отец Федор сразу сказал, что он здесь оказался случайно, ни во что вмешиваться не будет, делегирует все полномочия настоятелю, но отец Александр постоянно их ему возвращал. Так и получилось, что истинным возглавителем этой службы был тот, кто находился на возвышении в центре храма.

Каждое отпевание несет в себе некоторые переклички с пасхальной службой: белые облачения, свечи у всех в руках, крестный ход с гробом. В этот день очень и очень многие почувствовали это. Ничего не было заранее задумано, срежиссировано: хор не мог не петь Пасху, отец Владимир Лапшин после крестного хода сказал над гробом прекрасное пасхальное слово, от которого почему-то щипало глаза.

Ангелы шутили: в телеграмме соболезнования Святейшего Патриарха где-то по пути выпало несколько слов и получилось так: «Возношу молитвы в селениях праведных. Патриарх Московский и всея Руси Алексий».