Дyxless 21 века. Селфи - Сергей Минаев

– Здравствуйте, доктор, – отпиваю кофе. – Спасибо, хорошо. Видите, как оно обернулось. А я после нашей с вами беседы почти поверил, что никакой я не Богданов. Вот до сих пор пытаюсь сообразить, кто я на самом деле. Может, водитель? Доктор, посмотрите на мои руки, я могу быть водителем?

– Косите, значит, – доктор укоризненно грозит мне пальцем. – Помните: кто хорошо косит, тот хорошо болеет!

– Разве я такое забуду? – развожу руками.

– Такое забудете, уверяю вас, – доктор надевает шляпу. – Максим Валерьевич, я откланиваюсь. Меня господа полицейские отпустили.

– Спасибо, Юрий Валентинович. – Макс встает, жмет доктору руку. – Спасибо огромное, вы нам дико помогли!

– Всего наилучшего, – касается он двумя пальцами края шляпы. – А вы, господин Богданов, днями зайдите ко мне. С паникой вашей поработаем.

– Непременно, – вздыхаю я.

Мы с Максом полулежим, развалившись в креслах, друг напротив друга.

– Говорят, Сталин спал каждый час по десять минут. – Макс прикрывает глаза. – И так успевал восстанавливаться.

– Его поэтому «эффективным менеджером» называют? – хмыкаю.

– Видимо.

– Макс, подъем! – гаркает зашедший в комнату майор. – Ну, ты нам подбросил делов!

– Что опять не так? – усмехается Макс. – Сам подбросил, сам разрулил.

– Да ты не представляешь, что сейчас начнется! – Майор берет мою чашку и опрокидывает ее в себя. Эту информацию сейчас же публичить надо! А ее уже без нас опубличили вчера. Выходит дело, взяли не того, то есть того, но за другое. Короче, – машет он рукой, садится на стол и закуривает, – я вызвал всех через час. Свое начальство, начальство телевизионное, издателей, адвоката. Пусть они на своем, так сказать, уровне решают, чё теперь делать с этим Богдановым. Правильно, Макс?

– Вот, кстати, и сам Богданов, Серег. Познакомься.

– А, здрасте! – Майор поворачивается в мою сторону. – Значит, из-за вас вся каша заварилась?

– Значит, из-за меня, – зеваю.

– Да, реально, очень на него похож. Практически один в один, – закусывает майор губу.

– Это тот на него похож, а не этот на того, Серег, – поправляет его Макс.

– Ну я так и говорю. – Майор проворачивается задницей на столе. – Чё ты меня путаешь, в натуре?

– А где он? Посмотреть на него можно? – спрашиваю.

– Посмотреть? А чего нет-то? Он в КПЗ сидит, один. Пришлось оттуда всех бомжей и проституток выпустить. Сейчас сержанта позову, он тебя до камеры проводит.

– Ты уверен, что хочешь с ним говорить? – осторожно интересуется Макс.

– А ради чего тогда все это было?

Все выглядит довольно кинематографично. Камера шесть на шесть, неровный квадрат падающего из зарешеченного окна света. Спиной ко мне стоит человек. Я смотрю на него, чуть высунувшись из-за угла. Он не двигается и, кажется, чем-то невероятно увлечен. Например, корявыми, видимо, сделанными ключом надписями на стенах.

– Это ты? – интересуется он будничным тоном, будто я вышел из этой комнаты несколько минут назад и вот-вот должен был вернуться.

– Я, – делаю шаг из-за угла.

Он резко разворачивается на каблуках, за пару широких шагов достигает дверной решетки и хватается руками за прутья, так что я невольно делаю шаг назад. Будто бы сейчас выпрыгнет, просочится между прутьями и сожрет меня. Но вместо этого он всего лишь втягивает ноздрями мой запах.

– Все просчитал, да? Все верно спланировал. Менты купленные, два часа до эфира. Потом меня по левым документам упаковывают, и ты чемпион, да? Хоть чему-то я тебя научил, Вовка, – шепчет он, периодически облизывая обветренные губы, и теперь все выглядит еще более невероятным, чем во время видеоконференции в скайпе. Глядя на него «живьем», понимаешь: он в самом деле точная копия.

– И только один маленький нюанс, одна ма-а-а-аленькая деталь, – он показывает двумя пальцами размер детали, запрокидывает голову назад и заливается тонким смехом, – один телефонный звонок журналисту, и все. И нет у Вовки никакого эфира. Сидит настоящий Вовка теперь в тюрьме, по сфабрикованному обвинению в торговле наркотой. – Он вплотную прислоняется к прутьям так, что его лицо кажется разделенным на квадраты. – Я всегда буду на шаг впереди тебя, Вова. Всегда!

– Ты настоящий стратег, ничего не упускаешь из поля зрения, – хмыкаю, – ни одной детали.

– Не всегда. Я же хотел днями проверить машину. Догадывался, что у такого торчка, как ты, наверняка есть заначка в салоне. Забыл, представляешь? Вот чем оборачивается невнимательность к деталям. – Он делает картинно грустное лицо, поджимает губы. – Это я от тебя подцепил, Вовка. Как триппер. Издержки вхождения в образ, ничего не поделаешь.

– Как ты успел подтянуть прессу? Охранник позвонил?

– Какая теперь разница? – кривится он.

– Никакой. Курить будешь? – Достаю пачку, выуживаю оттуда три сигареты, пачку кидаю в камеру.

– Спасибо! – Он берет сигарету. – Как тебе моя книга? – Он прикуривает.

– Что за странный вопрос? – Затягиваюсь. – Тебя сейчас действительно именно это интересует?

– Что ты на самом деле думаешь? Только честно.

– Полное говно, – говорю, – это невозможно читать.

– Врешь. Это в тебе писательская зависть говорит. – Он хлопает себя руками по ляжкам и принимается нарезать круги по камере, приговаривая: – Ты завистлив, Вова. Ты не потерпишь никого рядом. У тебя жуткая гордыня.

– Скорее всего, – брякаю, а сам пожираю его глазами и думаю: «Как же можно быть настолько похожим?!» Но что-то все же мешает воспринять его целиком. Походка? Поворот головы?

– Слушай, – останавливается он, – а если бы я, после того как ты вернул мне книгу, остался в твоей семье? Что бы ты сделал? Ты правда смог бы убить меня?

– Скорее всего, – пожимаю плечами, – скорее всего да.

– Ты сильно изменился, Вова. – Он подходит к решетке. – Дай мне свою руку.

– Ты гомик, что ли? – Делаю еще шаг назад.

– Нет, просто хочу понять, какой у тебя сейчас пульс. Подскочил? Волнуешься? Ты же в тот день, когда все началось, «скорую» вызывал. Сердце?

– Нет, обычная паническая атака.

– Вот оно что! – Он хищно улыбается. – Кстати, как думаешь, меня скоро выпустят? Канал и адвокаты договорятся с ментами?

– Время покажет, – говорю.

– Время, – смеется он, – у тебя его слишком мало. Ну даже если посадят меня твои менты, что дальше? Надолго? Максимум года на два.

– Не знаю, я не прокурор.

– Ты представляешь, как ты проведешь эти два года? Как ты будешь следить за моей жизнью на зоне? С лагерным начальством, наверное, познакомишься. Потом попробуешь меня «заказать». Кстати, хватит у тебя яиц на это, а, Вовка? Вижу, что пока не хватит. Но ты же научишься, верно? А прикинь, что меня не убьют, а просто покалечат! – Он кидается на решетку, переходит на крик. – А если я по УДО успею выползти? Ты представляешь, какими они будут, два месяца до моего выхода? До моего выхода на сцену, я бы сказал. Ах-х-ха-а-а! – Он закатывается в истеричном хохоте. – Два месяца! Такой жизни врагу не пожелаешь. А ты ведь мне не враг, Вовка. Помнишь, «ближе меня у тебя никого нет»? Ты смотри, не сторчись за это время. Следи за здоровьем, откажись от вредных привычек. Ты же теперь за нас двоих живешь! Береги себя, Вова! Чтобы мне было в кого вернуться!