Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю - Роберт Д. Каплан

– Я уже поужинал, – заметил я Гильермо.

– Да брось ты, – откликнулся он, проводя широким жестом над столом.

Дальше, как помнится, я горячо защищал Рейгана от первой из многочисленных нападок Гильермо на американского президента.

– Перестань, Робби, не говори, что ты один из этих ковбоев! Один из этих реакционеров из Скалистых гор!

– Ковбой? Лучше быть ковбоем, чем рабом русских. Вы не можете говорить, что вы независимая страна!

Я начинал пьянеть. Гильермо истолковал мое поведение – то, что я начал кричать, спорить и пить с ним наравне, – как комплимент. Думаю, именно в этот момент зародилась наша долгая, сохранившаяся до сих пор дружба. И в этот момент я начал кое-что понимать о Болгарии.

– Ты называешь нас рабами. На Западе еще придумали дурацкое слово сателлит, словно мы, болгары, находимся где-то в космосе. Чушь полная. Ты не представляешь, что делали с нами турки, что значило жить под игом султанов. Русские освободили нас, но мы гордый народ. Мы воевали против них в Первую мировую. Да, сейчас мы слабы и окружены врагами. Поэтому мы используем русских в качестве защитников, пока договариваемся с греками, турками и прочими. Дорогой мой, русские дают нам огромную свободу действий в отношениях с турками, греками, сербами. Как ты можешь говорить, что мы не свободны? Русские дают нам дешевую нефть и сырье. Мы используем русских. Но вы, на Западе, не имеете представления, что происходит в этом уголке мира. Вы, ковбои, даже не найдете Болгарию на карте. Вас интересует только борьба Америки с Россией. Для нас борьба сверхдержав всего лишь преходящее явление в нашей долгой истории. Мы самые интеллигентные из крестьян и поэтому гораздо лучше вас знаем, как выживать.

Эти аргументы подействовали на меня, потому что я только что приехал из Румынии, которая в 1981 г. пользовалась наилучшей репутацией в Америке из всех стран Восточного блока в связи с так называемой «независимой внешней политикой» Чаушеску, а Болгария самой худшей. Но мне уже стало очевидно, что болгары, при всей своей бедности, экономически находятся в лучшем положении по сравнению с румынами, а также пользуются бо́льшими личными свободами. Такая непринужденная, пьяная дискуссия была бы просто немыслима на том берегу Дуная, под тенью Чаушеску, стране которого американские политики предоставили статус наибольшего благоприятствования в торговле.

– Но я более проамерикански настроен, чем любой болгарин, – продолжал Гильермо. – В 1942 году я учился в выпускном классе Американского колледжа в Софии. Я был первым корреспондентом БТА [Болгарское телеграфное агентство, официальная новостная служба болгарского коммунистического режима] в Китае в 1957 году. Как мне тебе объяснить? Наши журналисты не такие, как вы. Я был в каком-то смысле официальным представителем Болгарии в Китае. Я дружил с Мао, с Чжоу Эньлаем. И знаешь, как я попал на эту должность, дорогой мой? Благодаря образованию, полученному в Американском колледже.

– Нацисты закрыли колледж? – спросил я.

– Нет, – несколько смутившись, ответил Гильермо. – Во время войны, после 1942 года, колледж не мог работать, но официально он не был закрыт. Его закрыли в 1946 году…

– Коммунисты, – закончил я фразу.

Гильермо поднял брови и пожал плечами. Это восточный способ сказать: да, а что тут поделаешь?

– Гильермо – это же не болгарское имя? – поинтересовался я.

Он улыбнулся.

– Видишь ли, мой отец в самом начале века уехал в Египет, в Александрию, чтобы сколотить состояние на торговле текстилем. У него там появился лучший друг, испанец, по имени Гильермо. Меня назвали в его честь. Мой отец участвовал в обеих Балканских войнах. Во Вторую мировую я скрывался в лесах и не попал в армию. Ты же знаешь, Болгария воевала на стороне фашистов. Никогда не забуду, как пришли русские в сентябре 1944 года. Наконец я смог свободно вздохнуть.

– А сейчас свободно дышится?

Гильермо усмехнулся и поднял глаза к потолку.

– Ох, Робби, то, что с тобой сделали эти реакционеры, – просто трагедия. Ты такой умный, но, похоже, они запудрили тебе мозги.

К столику подошел седовласый, пожилой и на вид усталый мужчина. Они с Гильермо обнялись и постояли так пару секунд.

– Робби, позволь представить тебе величайшего международного журналиста XX века. Уилфред Бэрчетт.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Этот человек, – продолжал Гильермо, снова взяв его за руку и прямо лучась от гордости, – как бы тебе сказать, величайший! Он автор сорока книг. Он был первым в Хиросиме после того, как Трумэн, этот преступник, сбросил свою бомбу! Единственный западный журналист, который освещал войну в Корее с севера! Он первым напал на след Хо Ши Мина. Видишь мой берет? Уилфред купил его в Испании, когда наблюдал за падением фашизма в семидесятых годах.

Гильермо преувеличивал лишь отчасти. Бэрчетт действительно был очевидцем практически всех войн и революций в мире после окончания Второй мировой войны и обо всех опубликовал книги. Он владел несколькими азиатскими языками, был в близких отношениях с Мао, Хо Ши Мином, Ким Ир Сеном и прочими, к которым мало у кого из иностранных журналистов (если вообще у кого-то) был доступ. Бэрчетт родился в австралийской глубинке в 1911 г. и приобрел радикальные взгляды из-за бедности своей семьи, Великой депрессии 1930-х гг. и ужасов немецкого и японского фашизма. Он появился на мирных переговорах 1953 г. по окончании корейской войны как полуофициальный представитель северокорейской делегации. На протяжении многих лет циркулировали слухи и косвенные свидетельства, никогда официально не подтвержденные и не опровергнутые, что Бэрчетт был платным агентом КГБ. В 1950-х гг. австралийское правительство аннулировало его паспорт, после чего он стал путешествовать по миру с laissez-passer[49], выданным коммунистическим режимом Северного Вьетнама.

Если Бэрчетт и был на содержании у КГБ, платили ему мало, потому что и он, и его семья часто существовали на грани бедности. Он зарабатывал на жизнь в качестве стрингера и автора многочисленных книг, которые раскупались плохо. Постоянно без гроша, очень эмоциональный, полиглот, брызжущий эрудицией, Бэрчетт легко обзаводился друзьями. Он нравился всем, кому доводилось с ним сталкиваться, в том числе Генри Киссинджеру. В ходе мирных переговоров 1972 г. в Париже Киссинджер использовал Бэрчетта в качестве посредника для общения с представителями Северного Вьетнама.

Бэрчетт стал с воодушевлением рассказывать мне о своем новейшем проекте.

– Я сейчас пишу книгу о Болгарии и включаю в нее записи, которые делал на протяжении многих лет.

Он сказал, что его жена – уроженка Болгарии. В 1980 г., незадолго перед тем, как президентом США был избран Рональд Рейган, семья с детьми перебралась жить в Софию. Про Рейгана он сказал, что его президентство предвещает новую холодную войну и новые атаки на «народные демократии». Через два года после нашего знакомства, в 1983 г., Бэрчетт умер в Софии.