Лето в Провансе - Люси Колман

письмо, которое тебе дала маркиза? – вкрадчиво спрашивает Ханна.

– Нет, оно лежит у меня в сумке, никак не заставляю себя его прочесть.

– Глупости, Ферн! Прочти, вдруг это послужит стартом в новую жизнь? Галерея в Кентербери – это новые возможности. Если все время откладывать решение, кто-нибудь завладеет ею вместо тебя, а тебе останется кусать локти.

Знаю, она права.

– У меня есть срок, две недели. Мне страшно, Ханна. Вдруг я не продам больше ни одной картины? Те деньги, что есть, кончатся, и получится, что я все растранжирила.

– Брось, пока что все идет хорошо, маркиза поддерживает каждый твой шаг. Она не делала бы этого, если бы считала, что чьи-то работы будут продаваться лучше твоих. Пора тебе поверить в себя, Ферн. Считай, что это приказ. Люблю тебя! Отдыхай. И гуляй, от долгих прогулок проясняется в голове.

Мне смешно. С каких это пор младшая сестра обращается со мной как с несмышленой? Я кладу телефон с мыслью, что время пришло, хватаю письмо и теплую куртку и выхожу на балкон. Дует прохладный ветерок, смеркается, в этой обстановке мне почему-то одиноко. Счастье кажется мне в эти дни недостижимой мечтой, чем-то, что у меня было, но больше никогда не будет.

Я поднимаю высокий воротник, чтобы поберечь уши, и сажусь с письмом за маленький столик. Ветер норовит вырвать письмо у меня из рук, но я, вцепившись в него, смотрю на свое имя, написанное на конверте от руки. У Нико почерк целеустремленного человека. Каждая буква старательно выписана, «Ф» и «Н» кончаются завитушками, похожими на цветочки. Это могло бы быть приглашением на свадьбу, но я знаю, что в таком случае Изабель заранее сообщила бы мне о бракосочетании.

Мы встретились в августе прошлого года, когда она приехала в Лондон на крупный аукцион искусства. Она пригласила меня туда, а потом настояла, чтобы я пошла с ней на эксклюзивный прием в одной из местных галерей. Я хотела отказаться, но она была так добра со мной, что мне не хотелось отвечать ей неблагодарностью. Она не знала, что у меня в разгаре болезненный развод. Эйден отправился в Гималаи – думаю, с Джосс – и был почти недоступен. В точности я ничего не знала, потому что в день отъезда он не оставил записки. Это сильно меня ранило; я не упрекала его за желание начать все заново, но подозревала, что его погнала за тридевять земель моя раздражительность. Он ни на что не жаловался, но не мог радоваться, когда я мешала ему путешествовать. Точно так же была бы сейчас несчастной я, если бы не могла заниматься живописью. Когда-то Эйден любил меня, я это точно знаю, а я любила его. Осталось неясно, когда наша любовь стала меркнуть и отмирать.

«Вы должны это прочесть, – сказала Изабель, отдавая мне конверт и обнимая меня на прощание. – Я не знаю, что в нем, одно могу сказать: Нико настаивал, чтобы я отдала его вам из рук в руки».

«Он дописал портрет?» – Я не могла забыть его лицо в ту ночь, когда я ему позировала.

«Да. Он прекрасно передал в нем вашу сущность. Получилось красиво».

Я в испуге смотрю на нее. МОЮ сущность?

«Вы его видели?»

«Конечно».

Помню, как от моих щек отхлынула краска. Я уставилась на нее в ужасе. Нико предал меня, предал мое доверие, мои добрые намерения. Я никогда не стала бы позировать для ню, я согласилась попозировать, чтобы он закончил картину, ставшую для него мучением.

Сейчас, глядя на конверт, я понимаю, что пришло время узнать, что он хотел мне сказать. Если бы не Нико, я бы, может, и стала рисовать в тот или иной момент моей жизни, но мне не хватило бы отваги раскрыть свой истинный потенциал. Нравится мне это или нет, но он стал моим вдохновителем.

Я вскрываю конверт, достаю из него листок и прячу пустой конверт в карман.

«Моя дорогая Ферн,

та ночь, когда я закрыл дверь мастерской, оставив вас сидеть на коврике в спущенном с плеч халате, навсегда запечатлена в моей памяти. Мы купались в мягком свете, я был потрясен красотой моей музы. Как художник, я посадил вас в совершенную позу, и мой карандаш жадно заполнял страницу за страницей. Моя душа пела гимн чему-то большему, чем физическая красота, чему-то, чего я до сих пор не могу толком объяснить.

Ваша внутренняя красота и доброта пробивались сквозь свечение вашей кожи, и я силился запечатлеть каждую мелочь, каждый чувственный изгиб. Я верю, что понял, как близка была той ночью моя страсть к безумию. Ибо я понял, что безумно в вас влюблен.

Вы были и всегда будете моим прекрасным ангелом. Но я знаю, что ангелы бестелесны и что, как ни грустно, вы никогда не сможете быть моей в истинном смысле слова. В немалой мере потому, что я этого недостоин.

Но на одну ночь вы стали моей, только моей – чтобы я запечатлел это на бумаге.

Всего на одно мгновение, когда я спускал с вас халат, мои пальцы прикоснулись к вашему плечу. За все время мы не обменялись ни словом. И все же то была самая неповторимая ночь всей моей жизни. До последнего своего вздоха она меня не покинет.

Я знаю, как вам дорога ваша семья; все, что вы делаете, посвящено им; как человек, часто бывающий эгоистичным в своей угрюмости и чувстве утраты, я счел это воплощением самопожертвования.

Живите долго и счастливо, дорогая моя Ферн, ибо вы это заслужили. Будьте счастливы, рисуйте, давайте выход вашему творческому естеству. Вы слегка коснулись моей жизни и тем заслужили мою вечную благодарность.

Ваш портрет – первое, на что падает мой взгляд утром, прежде чем я начинаю день, и последнее, что я вижу перед сном. Я вправду счастливый человек и хочу, чтобы вы это знали, потому что благодаря вам я наконец избавился от демонов моего прошлого.

Никогда не забуду вашу доброту. Для меня вы всегда будете ангелом.

Нико».

Мне тоже живо помнится тот лунный свет, те мягкие тени на моем теле. В ту ночь Нико заставил меня ощутить себя по-настоящему красивой. Такого со мной никогда еще не бывало. То было истинное поклонение. Время как будто остановилось для нас обоих, как будто все происходившее было не реальностью, а сном.

Я сижу не шевелясь, в голове хаос. Потом я звоню Ханне.

– Прости, уже поздно, но я последовала твоему совету и прочла наконец письмо Нико.

Она подавляет зевок, и я понимаю, что разбудила ее; хорошо еще, если ее одну.

– Он просит тебя вернуться? – спрашивает она, мигом просыпаясь.

– Нет. Зато признается мне в любви.

Проходит целая секунда. Думаю, Ханна ошеломлена не меньше, чем я.

– Отправляйся к нему, Ферн.