Академия высокого искусства. Беглянка - Александра Лисина

— Делай! — гаркнул Марсо, когда боевой маг отшатнулся, и легким движением набросил на Кера сонные чары. — Он уже близко и не остановится ни перед чем! Я упустил этого мерзавца… надо было раньше подумать, но он обманул меня и всех вас… проклятие! Все-таки обманул! Викран, не стой! Ты ей нужен!

— Я не могу, — помертвевшими губами прошептал маг. — Не могу этого сделать.

— Думаешь, в тот раз Сердце проснулось зря?! А ты знаешь, что это из-за него она чуть не погибла у тебя на уроке?! Понимаешь теперь, почему ее аура тогда превратилась в решето?! Занд тогда едва ее коснулся! Но это истощило ее так, что даже игольники не смогли справиться! А теперь Перводерево близко! И оно заберет ее, как только почувствует угрозу. И если дар будет все еще нестабильным…

Викран дер Соллен глухо застонал.

— Мы не успеем по-другому! — жестко сказал Марсо. — Если бы я имел тело, я бы сделал это сам. Но тела у меня нет, поэтому инициацию придется проводить тебе. Сейчас, пока она спит. И пока наш враг не подозревает, что Сердце уже здесь. Рядом. Слабое и не способное сопротивляться.

— Нет… Марсо, я не могу! Это убьет ее!

— Ее убьет тот маг, которого мы с тобой оба прозевали!

— Но я…

Призрак хищно прищурился и прошептал несколько слов древнего заклятия.

— Прости, друг. Это слишком важно, чтобы я позволил тебе колебаться. — А потом глубоко вздохнул и выпустил в сторону мага облачко золотистой пыльцы. — Вот так. До утра ты принадлежишь мне. И сделаешь все, что я скажу.

Викран дер Соллен глухо застонал, обнаружив, что тело перестало ему подчиняться. Яростно сверкнул глазами, пытаясь перекинуться. Но с ужасом понял, что не может ни того, ни другого. Увидел свою руку, настойчиво тянущуюся к Эиталле, а потом запрокинул голову кверху и громко, протяжно завыл, запертый в клетке собственного тела. Беспомощный. Обманутый. Застигнутый врасплох. И готовящийся совершить самый ужасный поступок в своей жизни.

Она не сопротивлялась, когда его перекошенное мукой лицо склонилось над ее головой. Не почувствовала, как закаменевшие губы тронули ее нежную шею. И не услышала, как искаженный, изломанный болью и невыносимым стыдом голос беззвучно прошептал:

— Прости меня, любимая… пожалуйста, прости…

За эту ночь он буквально выгорел изнутри, не в силах выдержать наказания Эиталле. Он омертвел. Уничтожил себя. Спалил и проклял свою потерянную душу, посмевшую нарушить великий закон. Он предал Эиталле. И сделал то, чего поклялся не делать никогда. Инициация… ненавидимая, проклятая и многократно проклинаемая. Из-за нее Айра так отчаянно рисковала. Из-за нее шагнула в полную неизвестность. Из-за нее сунулась в болото с упырями. Из-за нее же едва не погибла.

Она просила его быть рядом. Доверилась. С трудом начала забывать о прошлом и даже… Всевышний… нашла в себе силы простить! А теперь он своими руками убивал ее. Отчаянно сопротивляясь, бессильно мечась внутри предавшего его тела, для которого, как оказалось, не было ничего святого, но все-таки убивал. Медленно. Неумолимо. Верно.

И Эиталле не замедлило с наказанием.

Для него оно стало хуже, чем смерть. И во сто крат тяжелее, чем прожитые без нее годы.

Эиталле сжигало его изнутри. Высушивало душу. Ослепляло глаза, чтобы они не видели того, что творят его руки. Выламывало пальцы, вырывало ногти, медленно сдирало кожу, посмевшую прикоснуться к ней. Оно жестоко пронзало его сердце, заставляя его исходить кровавыми слезами. Отрезало от него по крохотному кусочку. Каждый миг. Каждое мгновение. Даже тогда, когда все закончилось и Айра со вздохом прижалась к предавшему ее мерзавцу.

Он мог только беззвучно выть, подбирая рассыпавшиеся по траве волосы. Молча кричать, следя за тем, как ненавистные руки аккуратно возвращают все как было. Тяжело дышать, буравя бешеным взглядом маячившего неподалеку Марсо, и мечтать, что тело снова станет послушным. Чтобы встать, смять в кулаке алмазное кольцо и сполна насладиться выражением страха на его прозрачном лице. Который не шел ни в какое сравнение с тем, что довелось сейчас пережить измученно привалившемуся к дереву охранителю.

Он не знал, как дожил до утра — измученный и опустошенный. Он умер этой ночью. Предал свою Эиталле, а затем уничтожил и себя самого. Выгорел дотла и рассыпался, словно почерневшая от пламени, потухшая головешка.

Но даже это не помогло избавиться от накатившего безумия. И не умалило ни на каплю ту боль, что принесла ему проклятая инициация.

Все остальное время он ждал только смерти. Благословенной, необходимой как воздух.

Он молился о ней, когда встретил поутру недоумевающий взгляд Эиталле. Молился всю дорогу, когда Айра волокла его к Перводереву. Молился, когда узнал в пришлом маге учителя, и страстно надеялся, что сгорит в Огне его мощного заклятия.

Он ждал броска от неожиданно взявшихся на поляне никс. От Кера, от Марсо, от Альвариса. И ждал своей смерти даже сейчас. Стоя на коленях перед преданной им любовью. Ощущая на себе ее взгляд. Чувствуя последние удары истерзанного сердца и молясь про себя, чтобы эта смерть была достаточно мучительной и страшной. И чтобы оскорбленное Эиталле наконец почувствовало себя отмщенным.

Викран дер Соллен тихо вздохнул, заметив беспокойное шевеление лиан Перводерева, и покорно подставил для удара горло. У него ведь тоже было право на одну-единственную просьбу. А просил он сейчас беззвучно лишь об одном:

— Убей…

И это было лучшее, на что он мог надеяться.

Бывший охранитель наивно думал, что готов ко всему. И совсем не удивился, когда принявшее его просьбу Перводерево протянуло вперед зеленые ветви. Спокойно подставил им безоружные руки. Ведомый ими, безропотно поднялся и вошел в заполненное туманом дупло, а затем так же послушно опустился на колени, позволив опутать себя лианами с ног до головы.

Он с тоской покосился на лежащий во мху бесформенный комочек. С трудом приметил слабое движение и с внезапной горечью узнал в нем сердце… живое человеческое сердце, когда-то вынутое из груди и заботливо сохраненное. Вместо которого у Айры теперь было новое, сильное… настоящее Сердце этого мира, невероятным образом вернувшее ее к жизни.

Теперь, пока жив этот маленький комочек, она будет жить тоже. Ее не коснутся ни яд, ни проклятие, ни время. Ее не посмеет поранить ни одно заклятие. Не тронет ни зверь, ни птица, ни кровожадная никса. Ее не коснутся болезни. Не тронет со временем старость. Ей подчинится любая стихия, станут покорны моря и океаны, вулканы и лавы, грозы и ураганы, солнце и ветер, дожди и лесные твари. Она будет молодой и прекрасной ровно тысячу лет, пока наконец не наступит черед передать кому-нибудь бесценный дар, доставшийся ей совершенно случайно.