Соперница королевы - Виктория Холт

— И не надейся, — вопила она на весь дворец, — что я позволю Волчице восторжествовать с помощью своих щенков.

Таким образом стало ясно, что она и не собирается прощать меня. Доступ ко двору был мне, как и прежде, заказан.

На какое-то время Роберт сник, но затем к нему вернулся присущий ему оптимизм.

— Ничего, — успокаивал он меня. — Пройдет совсем немного времени, и она тебя примет.

Но я в этом сомневалась, поскольку при одном упоминании моего имени у нее случался припадок ярости.

Она подолгу удерживала Роберта возле себя. Я знала, она желает доказать мне, что, несмотря на мой успех на промежуточном этапе, окончательная победа все равно останется за ней.

Я в свою очередь решила, что раз уж мне не суждено быть принятой при дворе, я заставлю говорить о себе всю остальную страну. Я начала с того, что сделала обстановку наших домов такой великолепной, что, по всеобщему мнению, их убранство затмило дворцы Елизаветы. Я усадила за работу своих швей, снабдив их самыми лучшими тканями, которые только можно было достать, в результате чего мои платья не уступали одеяниям королевы. Мои лакеи были одеты в костюмы черного бархата с серебряной отделкой, и я перемещалась по Лондону в карете, запряженной четверкой белоснежных лошадей. Куда бы я ни выезжала, меня всегда сопровождала свита, насчитывавшая не менее пятидесяти человек. Группа привлекательных молодых людей всегда скакала впереди, расчищая путь для моего экипажа. Люди выбегали из домов, чтобы поглазеть на эту великолепную кавалькаду, в полной уверенности, что они лицезреют саму королеву.

Я благосклонно улыбалась им, как если бы я и в самом деле была королевой, а они в изумлении лишь разевали рты.

Иногда до меня доносился благоговейный шепот: «Это графиня Лестер».

Эти поездки доставляли мне истинное наслаждение. Я сожалела лишь о том, что меня не видит королева. Но я утешалась уверенностью в том, что слухи о моей экстравагантности не замедлят достичь ушей моей соперницы.

* * *

В январе королева посвятила в рыцари Филиппа Сидни, чем подтвердила, что семья вернула себе утраченные было позиции. Таким образом, я оставалась единственным членом семьи, лишенным королевских милостей. Нелепость ситуации еще больше подогревала мое негодование.

Роберт сообщил мне, что сэр Фрэнсис Уолсингем хочет выдать свою дочь за Филиппа. Он отнесся к этой идее одобрительно, поскольку, по его мнению, Филиппу уже давно пора жениться. Филипп продолжал писать сонеты, воспевающие красоту Пенелопы и свою безнадежную страсть, но Роберт подсказал мне то, что я и сама видела, а именно, что Филипп не относится к числу страстных мужчин, нуждающихся в удовлетворении физических потребностей. Он был поэтом, ценителем искусства, любовные отношения, находящие выражение в стихах, для него были намного ценнее тех, которые приводят к естественной кульминации. Пенелопе, разумеется, нравилось быть его музой, но это не мешало ей жить с лордом Ричем. Их брак трудно было назвать счастливым, но она продолжала рожать супругу детей.

Итак, обе семьи нашли весьма желательным союз Франчески Уолсингем и Филиппа. Франческа была очень красивой девушкой, и, хотя Филипп относился к перспективе женитьбы на ней весьма прохладно, никто не сомневался в том, что после свадьбы его отношение изменится.

К моему удивлению, Филипп не стал противиться этому браку и обе стороны начали готовиться к свадьбе.

Когда Дороти услышала о предложении Роберта выдать ее замуж за Якова Шотландского, она заметно опечалилась и сказала мне, что ни за что не согласилась бы выйти за Якова, даже если бы королева не возражала.

— Это крайне неприятный человек, — добавила она. — Он неопрятен и властолюбив. А твой супруг, маменька, чересчур амбициозен.

— Незачем так огорчаться, — оборвала я ее тираду. — Этот брак наверняка не состоится. Если бы даже нам и удалось осуществить задуманное Робертом, ты, я и твой отчим тут же угодили бы в Тауэр.

Дороти расхохоталась.

— Она ненавидит тебя, маменька. И я понимаю, почему.

— Я тоже, — заверила ее я.

Дороти с восхищением посмотрела на меня.

— Ты никогда не состаришься, — воскликнула она.

Эти слова привели меня в восторг, потому что в устах юной и критически настроенной дочери это была высшая похвала.

— Наверное, это все потому, что у тебя такая интересная жизнь, — продолжала Дороти.

— Неужели такая уж интересная? — усомнилась я.

— Еще бы! Ты вышла замуж за моего отца, а потом заполучила Роберта, который якобы был женат на Дуглас Шеффилд. Кроме всего прочего, тебя ненавидит королева, а ты не обращаешь на это ни малейшего внимания. Вместо того чтобы расстраиваться по этому поводу, ты сама ведешь себя, как королева.

— С Елизаветой никто не сравнится.

— Как бы то ни было, ты намного красивее.

— Немного найдется людей, готовых согласиться с тобой.

— Со мной согласится любой… хотя, возможно, и побоится это признать вслух. Я намерена жить так же, как и ты. Я буду бросать вызов судьбе. А если твой муж предложит мне в мужья короля Франции или Испании, в ответ я сбегу со своим собственным избранником.

— Поскольку упомянутые короли уже женаты, а если бы даже и были холосты, то вряд ли захотели бы жениться на тебе, то нам, пожалуй, не стоит опасаться подобного поворота событий.

Она поцеловала меня и заявила, что жизнь прекрасна и удивительна, а также, что она завидует Пенелопе. Пусть она и вышла замуж за чудовище, зато самый красивый юноша при дворе посвящает ей любовные оды. Все, кто читал эти стихи, утверждают, что они являются истинными произведениями искусства и что они сделают Пенелопу бессмертной.

— Я считаю, что только веселая жизнь может быть интересной, — подытожила Дороти.

— В этом что-то есть, — согласилась я.

Полагаю, подобные речи должны были меня насторожить. Дороти семнадцать лет, она необыкновенно романтична, а я продолжала считать ее ребенком. Более того, меня так волновали собственные проблемы, что мне и в голову не пришло поинтересоваться делами дочери.

Когда сэр Генри Кок и его жена пригласили Дороти провести несколько недель в их имении в Броксборне, мне это показалось отличной идеей. Она уехала в приподнятом настроении.

Вскоре после ее отъезда в Лестер-хаус из Гринвича вернулся Роберт. Едва увидев его, я поняла, что случилось нечто неприятное, и не ошиблась. Королева была разгневана. Она обнаружила, что Филипп Сидни и Франческа Уолсингем обручились, не испросив у нее согласия на брак. Все участники этой затеи вызвали у нее сильнейшее недовольство. Поскольку Филипп приходился Роберту племянником, а все знали, что Роберт всегда принимает самое активное участие в делах семьи, королева заподозрила, что он преднамеренно утаил от нее эту информацию.

Роберт объяснил ей, что считал эту затею недостойной внимания королевы.