Дикая любовь - М. Джеймс

быть причиной этого. Поэтому я делаю все возможное, чтобы ты не чувствовала себя так.

— Не потому, что ты этого хочешь? — Я тяжело сглотнула. — Это еще хуже, Левин. Если ты просто притворяешься, просто делаешь эти вещи из чувства долга, словно читаешь из гребаного руководства «как сделать жену счастливой для чайников», неужели ты не понимаешь, что это еще хуже?

— Нет! Черт возьми… — Левин снова проводит рукой по волосам, выглядя таким расстроенным, каким я его никогда не видела. — Я хочу делать эти вещи, Елена. Мне нравится проводить с тобой время. Мне нравится ходить с тобой на свидания. Мне нравится видеть, как ты улыбаешься. Я делаю и приношу тебе разные вещи, потому что они делают тебя счастливой, когда я не могу. Разве это не имеет смысла?

Я смотрю на него и удивляюсь, как кто-то может так явно чувствовать одно и то же и быть в полном неведении относительно этого. Я хочу позволять себе верить, что он это чувствует, потому что если это не так и я ошибаюсь, то будет чертовски больно, и я не уверена, что смогу пережить такой сокрушительный удар. Но то, что он говорит, с искренностью в голосе, звучит чертовски похоже на человека, который действительно любит меня, но почему-то не видит, что действия могут сказать об этом так же ясно, как и слова. И если он говорит себе, что не любит меня, это еще не значит, что это правда, если все остальные признаки указывают на это.

— Неужели ты не понимаешь? — Спрашиваю я, чувствуя разочарование в своем тоне. — Ты делаешь меня счастливой, Левин. Ты можешь сколько угодно говорить, что не любишь меня и не можешь быть хорошим мужем, но то, что ты делаешь, говорит об обратном. Ты хороший муж, раз хочешь сделать меня счастливой. Делая эти вещи. Ты не делаешь все это для того, кого не любишь…

— Ты мне небезразлична, Елена…

— О Боже! — Я уставилась на него, мои руки сжались в кулаки, и я пытаюсь не разрыдаться от досады. — Я никогда не знала такого способного мужчину, который был бы настолько слеп, когда дело касалось его самого! Если только ты не врешь мне или не притворяешься, а ты говоришь, что это не так, значит, ты искренне пытаешься сделать меня счастливой, искренне наслаждаешься тем, что ты со мной, искренне хочешь меня, а все это указывает на любовь, Левин! Даже если ты не влюблен в меня сейчас, все идет к этому, и я не знаю, почему ты этого не видишь! Почему ты не видишь, что забота о ком-то настолько, чтобы попытаться построить с ним жизнь, даже если ты не уверен, что это то, чего ты хочешь, тоже относится к этой категории!

Я испустила долгий вздох, слова оборвались, и я беспомощно уставилась на него.

— Ты хороший человек, Левин. Ты был таким с тех пор, как я тебя встретила. Но, по-моему, ты дурак. И я вижу, что ты делаешь, что ты чувствуешь… все, что ты делаешь, и это причиняешь боль нам обоим, когда ты борешься с этим, говоря себе ложь.

Наступает долгое, затянувшееся молчание. Левин смотрит на меня, его лицо осунувшееся и усталое, и я вижу в нем покорность, которая сжимает мое сердце, потому что в этот момент я понимаю, что не имеет значения, что я скажу. Неважно, правда это или нет. Неважно, права ли я.

Он уже принял решение, а Левин — ничто, если он не приверженец определенного курса действий.

— В любом случае, — наконец тихо говорит он. — Я не могу позволить себе поддаться этому, Елена. — Он смещает свой вес, морщась. — Вчера вечером я был с Максом и Лиамом. Они говорили мне многое из того, что сейчас пытаешься сказать ты. Я старался выслушать их как можно лучше. Я пытался услышать, что они пытаются мне сказать. Я начал сомневаться в том, как я вел себя, как думал, но то, что я увидел, вернувшись домой, было слишком близко к тому, что происходило раньше. Думаю, ты это уже знаете, умная моя девочка. И это напомнило мне, что, несмотря ни на что, я должен сохранять определенную дистанцию. Я всегда это знал, и в последний раз, когда я позволил себе приблизиться, люди, которых я любил, поплатились за это. Я не позволю этому случиться с тобой, Елена. Я не позволю тебе страдать из-за того, что я подошел слишком близко.

— Это так же плохо и нелепо, как жить наполовину в себе и наполовину вне себя. Как ты этого не видишь?

— Если ты действительно так считаешь, то я могу дать тебе свободу. Не до тех пор, пока с Диего не разберутся, я не оставлю тебя одну, пока не узнаю, что угроза миновала, но после этого я могу дать тебе больше расстояния, если это то, что тебе нужно. Я могу делить свое время между Бостоном и Нью-Йорком, ты можешь выбрать любой вариант. — Он вдыхает, его плечи напрягаются, и я вижу решимость на его лице, слышу ее в его голосе. — Но я не могу снова потерять того, кого люблю, Елена. Я не могу подпустить тебя настолько близко, чтобы даже допустить такую возможность. И я не собираюсь менять свое решение. Я говорил тебе об этом до Рио, и в Рио, и в Бостоне перед отъездом. Я сказал тебе, когда вернулся, и это не изменилось. И не изменится. Так что как бы тебе ни пришлось с этим жить, скажи мне, и я все сделаю.

В его голосе звучит такая абсолютная уверенность, что мне кажется, она меня сломает. Он звучит так чертовски уверенно, и когда он говорит, что даст мне пространство, что будет делить свое время между Нью-Йорком и Бостоном, по сути, просто будет здесь, когда ему нужно будет быть рядом с нашим ребенком, я чувствую себя так, будто из меня выбили весь воздух. Я опускаюсь, сажусь на край ванны, пытаясь сдержать всплеск эмоций, от которых мне хочется разбиться при одной только мысли об этом.

— Это не то, чего я хочу, — шепчу я тоненьким голоском. — Я хочу, чтобы ты был здесь. Хочу. Я просто…

— Тогда мы должны найти способ жить с тем, что есть, Елена. Ты должна найти способ. — Левин смотрит на меня, измученное выражение проступает на каждом дюйме его лица. — Я буду сожалеть о том, что сыграл роль в том, что поставил тебя в такое положение, до конца своих дней.