У меня рак, как быть дальше? - Ранджана Сривастава

За эти недели Линн, не понимая, что ей делать, неоднократно звонила мне по межгороду. «У меня такое чувство, словно он от нас отказался. Поначалу он был так заинтересован случаем Джорджа, но теперь у меня такое чувство, будто он просто хотел попробовать на нем что-то новенькое. А как только стало понятно, что Джордж умирает, он повернулся к нам спиной. Он занялся теми людьми, которых может вылечить». Линн взяла на себя ответственность и приняла сложное решение отключить Джорджа от систем искусственного жизнеобеспечения. «Я продолжаю надеяться, что он слышал про смерть Джорджа, и все-таки наберет мой номер хотя бы для того, чтобы просто выразить свое сочувствие». Прошло еще пару недель, и она сказала: «Сегодня прошел целый месяц, и я уже смирилась с тем, что онколог Джорджа не свяжется с нами. Мне все равно, сколько у него там работы. У него, должно быть, каменное сердце, если он не понимает, как нам всем плохо».

Подобное описание безжалостного онколога, которого я лично никогда не встречала, заставило меня вздрогнуть. Я прекрасно понимала, что вряд ли можно просто так забыть такого харизматичного пациента, как Джордж, или не сожалеть о его смерти. Однако вместе с тем я прекрасно знаю, что люди возлагают на онколога слишком большие надежды. Они ждут от него не только квалифицированного выполнения своих профессиональных обязанностей, но и активного проявления чисто человеческих чувств, а согласно рассказу Линн, именно последнее ее онкологу продемонстрировать не удалось.

«Мне наплевать, что хирург, вырезавший ей аппендикс, был неприятным. К счастью, мы его видели в первый и последний раз. Но когда дело касается маминого онколога, то я хочу, чтобы он был с ней максимально любезен. Я хочу видеть в нем искреннюю заботу по отношению к маме», – поделилась со мной коллега. Не могу не согласиться с этими словами. Действительно, от чего бы ни лечился любой пациент, будь то острый аппендицит или рак в поздней стадии, ему хочется, чтобы им занимался врач, который искренне о нем заботится.

У каждого пациента или человека, ухаживающего за ним, складывается свое мнение о лечащем их онкологе.

«Я бы не смог через это пройти, если бы не мой онколог, – лились слова благодарности из уст женщины даже после того, когда ее положили в хоспис доживать свои последние дни. – Он просто находка. Не важно, насколько он был занят, он всегда находил время навестить меня в палате. Он всегда объяснял, почему мне нужно начать химию и почему пора ее прекратить. У него всегда находилась для меня улыбка и ласковое слово – это было самое приятное в наших консультациях».

А вот слова измученной женщины, ухаживавшей за больным раком: «Я позвонила нашему онкологу, чтобы рассказать, насколько сильно внезапно ухудшилось состояние моего мужа. У меня все внутри перевернулось, когда он сказал: «Я ничем не могу помочь. Звоните в «Скорую». Я думала, что ему захочется узнать, что мой муж при смерти, – все-таки он наблюдался у него пять лет подряд. Он больше никогда с нами не виделся».

Если вы болеете раком или ухаживаете за смертельно больным человеком, то, возможно, тоже задавались вопросом, есть ли сердце у онкологов и медсестер.

Когда человек проходит через особенно болезненный, как физически, так и эмоционально, этап в своей жизни, то он совершенно естественным образом чувствует себя уязвимым.

В подобных ситуациях человек в своих эмоциональных проявлениях склонен впадать в крайности. Все делится на черное и белое без каких-либо промежуточных оттенков. Я постоянно замечаю, что даже самое незначительное проявление доброты с моей стороны превозносится пациентами до небывалых масштабов, в то время как малейший недочет или оплошность воспринимаются слишком близко к сердцу. У меня складывается впечатление, что чем выше ожидания пациентов и их близких, тем больше вероятность разочарования. «Ты же сама онколог, – со вздохом сказала усталая Линн. – Так скажи мне, почувствовал ли онколог Джорджа хоть толику моей печали, потому что у меня сложилось впечатление, что он отгородился от нас толстой стеной безразличия».

Если вы тоже, подобно бедняжке Линн, постоянно задаетесь вопросом, не безразличны ли вы своему онкологу, то ответ – убедительное да, не безразличны. За годы своей практики я работала бок о бок и просто общалась со множеством онкологов и могу с уверенностью утверждать – все они искренне переживают за своих пациентов.

Помню, как однажды, задолго до того, как я начала проявлять какой-либо интерес к онкологии, один онколог спросил меня, как бы я стала лечить ее пациентку с раком груди, который прогрессировал, несмотря на все испробованные методы лечения. Не имея нужного опыта и квалификации, чтобы понять проблему целиком, я дала несколько простодушных советов, на каждый из которых онколог отвечала задумчивым кивком. Разумеется, она уже обдумала все возможные варианты, и только теперь я понимаю, что она завела этот разговор исключительно с целью окончательно подтвердить для себя сделанное ею трезвое заключение, что никакая химиотерапия пациентке уже не поможет. Для нее это было своего рода способом смириться с тем, что ей предстоит потерять пациентку. Этот онколог славилась своим врачебным тактом. Она постоянно навещала своих пациентов, сидела возле их больничной кровати дольше, чем это делают обычно, и открыто обсуждала любые вопросы. Она помогала больным справиться с их тревогами и страхами и всегда старалась обеспечить им максимально комфортный паллиативный уход, чтобы они по-прежнему чувствовали, что про них не забыли.

В то же время другой мой знакомый онколог в подобных ситуациях вел себя несколько по-другому. Он обсуждал своих пациентов с другими врачами, однако сообщить плохие новости посылал обычно кого-нибудь из интернов. «Скажите, что мы больше ничем не в состоянии ей помочь, но можем записать ее на клиническое исследование, – говорил он. – Но если между нами, то не думаю, что она долго протянет».

Я практически уверена, что манеры последнего врача вызвали у вас негодование. Я прямо слышу жалобы пациентов: «У него даже не хватило такта сказать это лично, он прислал какого-то стажера, который вообще был не в курсе моей ситуации». Когда я была в интернатуре, то все практиканты прекрасно знали, какие врачи были готовы открыто обсуждать все со своими пациентами, а какие не могли скрыть своей неприязни при малейшем намеке на плохие новости. Однако не все так однозначно, как я сама поняла после нескольких случаев. Один мой коллега, принадлежащий ко второй категории врачей, недавно потерял свою младшую сестру, заболевшую раком груди. Ему было невероятно мучительно вести разговор о прекращении лечения со своими пациентками, больными раком груди, так как во время консультации его расстройство можно было прочитать у него на лице. Он пришел к выводу, что от его собственных душевных страданий пациентам станет только хуже, поэтому предпочитал, чтобы кто-то другой вместо него проводил этот разговор.