Симода - Николай Задорнов

Матрос шагал следом.

Мать губернатора остановилась около какой-то двери, как бы не решаясь открыть. За дверью тихо. Отворив, она с поклоном пригласила Маслова. В комнате молча сидели старые японки и японцы, горели фонари и свечи, дымились курильницы, стояли чайники, чашки с чаем и печеньем. Люди вставали, уходили куда-то в глубь комнаты, кланялись там, как в церкви, и опять садились на свое место. Сакэ совсем не дали, чаю давали мало и редко, а время шло медленно.

В ночь, идя с самураями домой в сплошном ограждении фонарей, Сизов спросил у товарища:

– Как у тебя?

– Вроде поминки по ком-то были, – ответил Семен очень недовольно. – А ты как?

– Я тоже... молился, – ответил Сизов.

Сакэ от него не пахло. Если и выпил, лишь малость.

– Адмирала не подвел?

«На Фуми, видно, был донос. Японцы дознались. Как и на всех, кто знаком был с матросами. Но в те дни, – думал Петр, – когда мы жили в их деревне, ее никто не трогал. Ждали, когда уйдем. Лучше молчать. У них все не как у людей – и пилят, и гребут наоборот».

Но какое тепло вдруг разлилось в воздухе! Как парное молоко. Ветер стих.

Евфимий Васильевич вышел из храма. Завидя вернувшихся матросов, он подошел. Оба были трезвы.

– Ну вот, я вам говорил! – обратился он к Сибирцеву. – Все обошлось как нельзя лучше! Волоса с их головы не упало.

Путятин знал, что офицеры во всех флотах мира считают, что матрос при первом недогляде за ним, как свинья, нажрется винища.

«Как мне научить их о людях заботиться? – думал адмирал про своих офицеров. – Ведь вот новый устав гуманен!»

«Японцы гордятся, что у них женщина осмеливается действовать по-европейски. Эйноскэ уверял, что Исава-чин и Цкуси Суруга но ками стараются ввести западные, новые обычаи даже в своих семьях. Тем более что мать Цкуси уже без всяких услуг и свидетелей жила у нас на корабле...»

Кавадзи сидел этой ночью у жаровни с углями. На дворе было тихо, и рамы окон не стучали.

Кога уверяет, что японский солдат европейского типа должен быть беспощадным, уметь перепилить канатом живого врага, не жалея его. К войне надо готовиться, иметь железное сердце. Рыцари Японии не должны носить мешки с рисом из интендантских складов нищим детям. Требуется совершенно обратное действие. Воины должны брать пример с Америки.

Кога напоминает, что по-китайски иероглиф «война» означает «подавление восстания», то есть наказание бунтовщиков, отступников. Кога убежден, что в Америке вырастают мужественные, стойкие солдаты.

Кавадзи думает о том, что западный человек знает лишь японское коварство. Перри считает японцев лжецами. Но никто пока не знает, на какие жертвы ради благородных идей способны японцы. Столетиями люди этой закрытой страны ловили каждое доносившееся к ним слово ученых, философов и поэтов, старались понять каждую мысль, долетавшую к ним из иного мира.

В эту ночь наконец все выспались спокойно в Симода, в деревне Какисаки, где находился храм Гёкусэнди, и на «Поухатане». Хотя пети-офицеры предупреждали команду с вечера, что русским нельзя доверять, они могут ночью прорваться и еще раз сделать попытку захватить корабль, а что все остальное – дипломатия и басни. В такие глупости мало кто верил, однако мордобой и наказания имели свое действие, люди спали крепко, но как бы с будильником, ожидая звонка и помня, что повод для нового избиения младенцев уже подготовлен.

Японцы в городе действовали точно так же. Русские в Какисаки еще с первого дня ухода в плаванье так подготовлены ко всевозможным трудностям, их так застращали офицеры и унтера коварством англичан и азиатов и множеством опасностей, таящихся всюду, о возможных нападениях говорилось столько раз и такая требовалась бдительность и долго все были так напряжены, что к этому привыкли и все спали спокойно, полагаясь на бога, а что будет, то будет.

Утром машина заработала на полный ход. Первыми поднялись японцы. Их чиновники явились с рабочими туда, где черными страшилищами, жерлами в разные стороны лежали артиллерийские орудия с «Дианы». Но как за них браться и перетаскивать – никто не знал. Японцы кричали, но у них пока ничего не получалось.

Ветер переменился.

На «Поухатане» с восходом подняли флаг, там слышался оркестр и видна маршировка на палубе, как бывало и на «Диане». У нас еще по воскресеньям после молитвы и завтрака экипажу читали морские законы.

Путятин с Посьетом и Гошкевичем готовили бумаги и вразнобой непрерывно совещались, ожидая визита Адамса и собираясь назавтра в Симода, в храм Черакуди, брать быка за рога.

Лесовский на баркасе пошел на «Поухатан», чтобы оканчивать дела и грузиться.

Японцы прислали джонку с рабочими в помощь русским для доставки грузов в Хэда и заодно с несколькими мецке для наблюдения, которым приказано выяснить, что будет грузиться, не заключается ли союз против Японии и не снабжают ли американцы посла России оружьем, спрятанным в бочках, под видом муки и свинины.

Мак-Клуни ждал Лесовского. «Поухатан» с переменой ветра следовало перевести на другую стоянку, прежде чем выгружаться. Пары не подымали, ветер дул бакштаг, решили поставить паруса, и Степан Степанович предложил в помощь своих матросов. У Мак-Клуни своих достаточно, но стоило посмотреть, как управятся русские, разберутся ли, что получится.

По команде Букреев побежал, как на четырех мягких лапах, по вантам. Американские матросы иронически смотрели, как их вчерашние гости распоряжаются.

– Гостеприимство прежде всего! – посасывая трубку, успокаивал пети-офицер.

– Жену, однако, не предлагают гостю, – отозвался Стэнли. Он тоже покуривает на баке. – Не так-то часто самим приходится ставить паруса на нашей коптилке.

Стэнли в ознаменование успехов Америки прощен и выпущен из-за решетки. Он не видал вчера русских гостей и сказал, что не хочет их касаться. Их надо выбрасывать вон отовсюду без церемонии, как это делает сейчас английский полосатый джек в красной куртке. Закрыл им в эту войну все пути. Так нечего им и тут сидеть!

Стэнли сказал:

– Тысячу раз прав Старый Медведь, который запретил давать русским, чего бы они ни просили.

Многие с этим согласны. Но многие не согласны. Никто не спорит. Каждый говорит, что хочет. За это не наказывают. Других ругай сколько хочешь.

Американец командовал, а Шиллинг переводил в рупор. Убрали паруса. Стали завозить верп и тянуться. Отдали два якоря и при легкой качке приступили к разгрузке.

Мешки и бочки извлекались из трюма, стрелы с сетками подымались и опускались. Негры и белые потели и кричали. Негр переложил со своей спины два мешка на Маслова, и тот сдюжил. А Сизов, как и все, брал по одному.

– Кишка тонка, Петруха!

Капитаны тем временем пили виски. Мак-Клуни поглаживал бороду и скалил зубы.