Филипп Август - Жерар Сивери

Свободный от тяжелой необходимости сражаться на два фронта, король Филипп мог наконец вступить в противоборство с Оттоном и его союзниками, не опасаясь молниеносного выпада со стороны короля Англии. Осмотрительный, он не отозвал к себе отряды, которые дал своему сыну. Оставив подле него многочисленное рыцарство, он был теперь вынужден мобилизовать многих людей из сельских и городских коммун и применять новшества на поле боя при Бувине.

Когда обитатели областей, расположенных в южной части бассейна Шельды, требовали возмещения военного ущерба от ревизоров-дознавателей, назначенных Людовиком Святым в 1247 году, они ограничивались тем, что датировали «годом Бувина» свои беды, случившиеся в 1214 году, а все прочие даты обозначали цифрами[249]. Очевидно, что это событие оставило глубокий отпечаток в коллективной памяти. В разных областях королевства многие считали эту победу короля Филиппа его главным свершением. Королевские и другие хронисты внесли в это свою лепту. В своих «Деяниях» Гийом Бретонец посвятил всего один лист битве при Мюре и целых двенадцать — битве при Бувине. Еще более многословный в своей эпопее «Филиппиды», он выделил для «года Бувина» целых три книги из двенадцати[250]. Это много для битвы, которая длилась всего лишь несколько часов. Точнее говоря, она состоялась в послеполуденное время, во второй половине летнего дня, но поздняя ночь положила конец лишь преследованию беглецов, тогда как настоящие схватки прекратились еще раньше.

В этом рыцарском обществе, которое предпочитало турниры военным сражениям, слишком опасным, безжалостным и непредсказуемым по своим результатам, полдня битвы при Бувине казались ошеломительными. Наконец битва, настоящая битва! Это была не какая-нибудь внезапная атака на арьергард и обозные фуры, как во Фретевале в 1194 году, или вылазка, несвоевременная, неожиданная и стремительная, завершившаяся в итоге битвой, как при Мюре. Нет, при Бувине была битва в сомкнутых боевых порядках, с предварительным стычками, разведывательными рейдами и выбором боевой позиции. Это была гигантская шахматная партия, главный репортер которой, Вильгельм Бретонец, вел наблюдение, находясь на центральном посту, за королем, в то же самое время молясь и распевая псалмы вместе с другим священником, как это превосходно описал Ж. Дюби.

Впрочем, Вильгельм Бретонец по очереди дал две разные версии, в которых освещается ход битвы, а также довольно тревожный задний план борьбы придворных кланов за влияние на короля. В своих «Деяниях» королевский капеллан старается последовательно описать схватки на правом крыле королевской армии, затем в центре и, наконец, на левом крыле. В «Филиппидах» он без остановки освещает поле боя в хронологическом развитии событий, что позволяет видеть, насколько решающей была роль правого крыла. Конечно, в этих описания есть некоторые различия. В «Деяниях» Вильгельм превозносит роль Герена, «второго по влиянию в королевстве», тогда как в «Филиппидах» он поет славу тому герою, который стал победителем в глазах истории, то есть королю Филиппу. Как бы то ни было, во второй версии королевский капеллан все равно отводит решающую роль избранному епископу Санлиса, Герену, который убедил Филиппа Августа в необходимости немедленно дать настоящее сражение, несмотря на королевское отвращение к битвам. «Хроника Реймса» и «Аноним из Бетюна» также с очевидностью указывают на важную роль Герена.

Каковы же хроники с противной стороны, которые, тем не менее, содержат многословный рассказ о Бувине и относят все победные заслуги на счет Филиппа? Разумеется, это хроники тех земель, откуда были родом участники коалиции: хроника аббатства Маршьен, расположенного в Эно, и хроника, написанная англичанином Роджером из Уэндовера. В них содержатся утверждения о первостепенной роли Филиппа, что вполне естественно, поскольку это придает не такой бесславный характер проигранной битве. Быть побежденным могущественным королем менее унизительно, нежели его советником.

Бувин, настоящая битва, где все решилось за короткое время, сильно контрастирует с долгими походами, столь характерными для войн той эпохи. Бувин разрубил целый узел противоречий, которые возникли и становились все более жестокими в королевстве Французском и Западной Европе. Вот место встречи, назначенное историей, где страстные амбиции народов и их предводителей столкнулись в свирепой схватке, которая принесла успокоение после последней и крайней вспышки ярости! В этом безжалостном противостоянии, в котором решалась судьба народа, короля, зарождающегося государства и властных сановников, простые люди из коммун приняли прямое участие. Конечно, рыцари, сначала не слишком желавшие, как и их король, ввязываться в битву, затем показали себя отважными воителями. Однако они не затмили подвиг простонародья, в частности ста пятидесяти конных сержантов из Суассона, которые в начале битвы клином врезались в гущу вражеских рыцарей и расстроили их ряды. Историки романтической школы во главе с Огюстеном Тьерри превозносили героизм ополченцев из городских коммун, но историки позитивистской школы ссылались на то, что в «Филиппидах» о них вообще ничего не говорится. При этом позитивисты забывали, что «Филиппиды» — это эпопея и что в «Деяниях» Вильгельм Бретонец настаивает на боевой эффективности простых воинов. Разве сам король не доверил городским и сельским ополченцам орифламму из Сен-Дени?

«Менестрель из Реймса» приводит уникальные, порой даже смачные сведения. Например, он изображает, как Оттон и Филипп спорят через посредников: какой день для битвы следует выбрать в соответствии с добрыми рыцарскими правилами? В этом случае «Менестрелю из Реймса» нельзя доверять. Уточним также, что воскресным утром 27 июля епископ Турне отслужил мессу не на поле битвы, а в кафедральном соборе Турне. Но какую ценность следует придавать речам, якобы произнесенным королем Филиппом перед началом битвы: «Сеньоры, вы — мои люди, а я — ваш государь, каким бы я ни был... Так охраняйте же сегодня мою особу, мою и вашу честь... И если вы сочтете, что корона была бы лучше использована одним из вас, я охотно ее уступлю». Последняя фраза — это уже слишком. Даже если разочарованный Филипп позволял Герену принимать многие решения, на поле битвы, равно как и в делах государственного управления, он оставался королем. Его уход в тень, хотя и бесспорный, вовсе не означает, что он желал отказаться от короны.