Костяной капеллан - Питер Маклин

Вместе с Анной Кровавой и Билли мы обогнули горящий дом, чтобы встретить Кишкорезов – они, все в мыле, выскочили из харчевни в снежную бурю, освещённую заревом, крича, матерясь и потрясая оружием. Первого уложила Анна метко пущенным болтом, а потом они оказались уже слишком близко, к тому же перезарядить арбалет было некогда. Пощада и Укоризна принялись собирать свою жатву, а Билли Байстрюк встал за нами и сосредотачивался со зверским выражением лица – и вот то тут, то там кто-нибудь хватался за шею и падал: это Билли отнимал у него дыхание. Их, однако, было уж больно много, и когда Анна перерезала кому-нибудь горло кинжалом, на его место тут же заступали двое. Одному я всадил под ребро Пощаду, другого лягнул ногой, чуть не поскользнувшись на предательски обледенелых булыжниках.

– Томас!

Я услыхал рёв Йохана, а потом и увидел, как он спешит на подмогу, высоко подняв окровавленную секиру.

Никогда в жизни не был я так рад видеть брата. Он врезался с тыла в толпу Кишкорезов как одержимый, как бешеный зверь. Пламя от горящей «Жеребятни» отразилось у него в глазах, и было ясно – он как никто другой понял, почему я это сделал. Тесак нырнул в гущу схватки и принялся за дело – люди падали как подкошенные, сражённые его злыми клинками, ну а Стефан и Эрик бились решительно и невозмутимо, как и полагается старым воякам. Уже казалось, мы вот-вот их всех одолеем, как вдруг из дома напротив вышел человек. Он приложил руку ко рту и свистнул. От долгого и пронзительного свиста у меня сначала засвербело в ушах, а потом я закричал. Плакальщицы выпали из онемевших пальцев, я неловко отступил, заткнул уши руками и повалился на колени. Из ушей на ладони брызнула горячая кровь.

Чары, впрочем, действовали на всех без разбора. И Кишкорезы, и Благочестивые одинаково попадали на колени в снег, а сканийский чародей неспешно выступил на улицу, и его длинные космы развевались на ветру.

На коленях были все, кроме Билли Байстрюка. Чародей остановился и пристально посмотрел на паренька, сурово сдвинув белёсые брови. За спиной у Билли бушевал пожар, и в свете пламени он казался тем самым бесом, которым его считал Старый Курт. Парнишка шагнул к чародею и поднял руку.

– Нет, – сказал он. – Не буду.

Сканиец отступил на шаг назад, совершая руками замысловатые пассы. Между ними как будто пронеслось по воздуху нечто невидимое, но Билли сделал левой рукой рубящее движение, и нечто, чем бы оно ни было, рассеялось, как туман летним утром.

– Нет, – повторил он. – Сейчас я сделаю тебе больно.

Он умеет залечивать раны, сказал мне Старый Курт, а теперь умеет и наносить. Чародей вскрикнул. Не хватит слов, чтобы описать этот крик, разве что сравнить его с плачем ягнёнка, когда его забивают медленным способом, как в некоторых храмах. Сканиец схватился за живот и согнулся в три погибели, из-под его мантии хлынула кровь и окрасила снег у него под ногами.

Он рухнул лицом вниз, изрыгая кровь, а его потроха скоро совсем вышли наружу через задний проход. Заклятье тут же пало, я подобрал Пощаду и пронзил ближайшего ко мне противника, до которого дотянулся, быстрее, чем он сообразил, что происходит. Анна Кровавая обрушилась на рядом стоящего жлоба, её кинжалы вздымались и падали, вздымались и падали. Йохан и Тесак вскоре управились с остальными, и дело было готово. «Жеребятня» превратилась в объятые пламенем развалины, но было слышно, как всё ближе к нам стекаются люди. Много людей.

– Валим, – сказал я. – Немедленно, чёрт возьми.

Переулками бежали мы обратно в Вонище, немыслимо петляя и путая след, пока я не убедился, что погоня отстала. Билли рухнул на бегу – его, мертвенно-бледного, била дрожь, словно у него внезапно случился приступ падучей. Я сгрёб парнишку в охапку, взвалил на плечо, и мы побежали дальше. Когда мы добрались до нашей харчевни, я вконец умотался, задыхался от веса Байстрюка, весь вспотел и продрог до костей. Кольчуга – не самая подходящая одежда зимой, если её не прикрывает плащ, а мой плащ всё ещё укутывал спасённого «жеребёнка». По крайней мере, я очень на это надеялся. Если Борис потерял ребят, я пообещал самолично его прикончить.

Чёрный Билли, лыбясь во все зубы, впустил нас в «Руки кожевника» – у него явно отлегло от сердца при виде всех нас.

– А юного Билли ранило? – спросил он, видя, как я тащу паренька.

– Из сил выбился, вот и всё, – ответил я, надеясь, что это правда. – Сражался что было мочи.

Это и в самом деле было так. Вспомнил я тот день, когда Билли исцелил Хари, – какой у него был тогда полумёртвый вид, да как он целые сутки после этого дрых без задних ног. Впору задуматься, чего ему стоила эта ночь.

– Уложу его спать, – сказала Эйльса и приняла у меня парня, как если бы он весил не больше младенца. Она скрылась за дверью с вырубившимся Байстрюком, я же опустился на стул и стянул с себя промёрзшую кольчугу и кожаную куртку. Анна принесла шубу и накинула мне на плечи, я укутался и благодарно кивнул.

– А где мальчики? – спросил я.

– Борис их привёл минут двадцать назад, – откликнулся Лука. – Сейчас-то все на кухне у Хари, объедают нас до последней крошки.

Впрочем, произнёс он это с улыбкой, и я кивнул. Это было здорово.

Мика обошёл всех с напитками, пару бутылок поставил и нам на стол. Я пил и трясся, с остальными происходило то же самое. Этой ночью мы выполнили действительно грязную работу, вроде того, что делали в Мессии, и это, естественно, вызвало у всех воспоминания.

– Приведите завтра доктора Кордина, пусть осмотрит пацанят-то, – сказал я. Мика кивнул. – Некоторые выглядят крайне хреново.

Утром надо будет позаботиться о том, что же с ними делать. Поскольку «Золотые цепи» вновь заработали, у меня появились честные деньги – стало можно пропустить часть припрятанного золота через торговлю, не вызывая каверзных вопросов о его происхождении. Теперь, когда я мог тратить денежки, мне открылась свобода действий. Если понадобится заплатить каким-нибудь семьям, чтобы усыновили ребят, вырастили их и научили какому-нибудь ремеслу, – теперь это в моих силах.

Через некоторое время в дверь постучали, Чёрный Билли отодвинул засов и выглянул. Затем обернулся и подозвал Луку Жирного:

– Это кто-то из твоих.

Лука подошёл к двери, слегка её приоткрыл. Было видно, как он разговаривает с кем-то на улице, но подслушать ничего не удалось. Потом Лука кивнул, передал из рук в руки монетку, а затем дверь снова закрылась и была заперта на ключ.

– На Колёсах-то всё бурлит, – доложил он, довольно улыбаясь во все пухлые щёки. – Торговцы с Доковой дороги возмущаются, с чего бы это им платить Кишкорезам за защиту, если те их не защищают, а Мамаша Адити в ярости из-за потери своей «Жеребятни» с её сладкими мальчиками. Ходят и другие слухи – кто-то там грозный и могучий, дескать, должен был им помочь, но то ли не помог, то ли помог, но обломался, то ли пытался помочь, да помер. Всё уже, ясен перец, переврали, но в целом сводится всё к тому, что кто-то Кишкорезов крепко подвёл.