Разгадка - Калья Рид

Я хотела увязаться за ним следом и подслушать каждое его слово. Медсестра только что вошла в палату Ланы. Она измерила ей кровяное давление, температуру и спросила, есть ли у Ланы какие-нибудь просьбы. В моем распоряжении была масса времени, чтобы юркнуть в комнату Ланы и, наконец, поговорить с ней, но я осталась стоять на месте, глядя, как ее отец уходит дальше, пока он не свернул за угол и не исчез из виду.

Он явно что-то задумал. Я не знала, что именно, но это явно было связано с Ланой. Я знала, что родители Ланы отчаянно пытаются скрыть ее попытку самоубийства, и как можно быстрее.

Наконец медсестра вышла из палаты. Я вошла и тихо закрыла за собой дверь. Лана не сводила глаз с телевизора. Шел старый комедийный сериал со взрывами смеха за кадром, домами, что всегда сияли чистотой, и счастливыми супружескими парами, которые обнимали друг друга при первом же удобном случае.

– Как бы я хотела, чтобы мои проблемы могли быть решены за полчаса или даже меньше, – тихо сказала Лана.

– Я тоже, – вздохнула я и свернулась калачиком на краю ее кровати, будто то была не пропахшая дезинфекцией больничная палата, а комната в ее квартире, где пахло сиренью. Я несколько секунд смотрела сериал, а потом повернулась к Лане. – Как ты?

– Если я скажу тебе, что все хорошо, ты бы мне поверила?

– Нет.

– Тогда я скажу тебе правду. – Она сглотнула. – Мне паршиво.

Я в упор посмотрела на Лану. Ее лицо, обычно такое гладкое и чистое, было бледным, почти полупрозрачным, с капельками пота на лбу и вокруг рта.

Ее губы потрескались. У нее были прекрасные волосы. Прямые и шелковистые, как у ребенка. Длинные, до пояса. Их концы всегда были аккуратно подстрижены. Но сегодня они казались тусклыми и спутанными, наспех собранные в кособокий конский хвост. Хуже всего выглядели ее запястья. Перевязанные бинтами, они лежали на кровати, как гири.

– Похоже, боль сейчас сильнее, – печально сказала она.

Я встала, решив, что ей требуется медсестра или врач, чтобы они оказали ей помощь.

– Где именно?

Она подняла свои перевязанные запястья, глядя на них со смесью обиды и грусти.

– Моя боль. Она стала сильнее. Наверно, она жила в моем теле слишком долго. Я могу сколько угодно резать кожу, но это не будет иметь значения. – Она смотрела мне прямо в глаза. – Боль никогда не уйдет.

Я медленно села обратно. Что я могла на это сказать?

Я пыталась припомнить какую-нибудь вдохновляющую цитату. Что-то, хоть что-нибудь, что дало бы ей надежду. Увы, мне ничего не приходило в голову.

И мы обе знали это.

Ее рука тяжело опустилась на кровать.

– Но на секунду это было блаженство, – призналась она. – Знаю, так нехорошо говорить. Но это правда. Я на секунду подумала, что все мои проблемы уходят. Но после каждой капли крови, которую я теряла, меня ждали галлоны боли, чтобы снова вернуться в меня.

– Даже не знаю, что сказать, – грустно призналась я. – Но что бы я ни сказала, это ничего не исправит.

– Я не прошу тебя ничего исправлять. Никто этого не может.

– И что будет дальше? – спросила я.

– Не знаю. Мой доктор постоянно твердит, что выпишет меня через несколько дней, чтобы мои родители помогли мне «поправиться».

Я вздрогнула. Она усмехнулась.

– Иронично, правда?

– Ты ведь не вернешься к ним, не так ли?

– Нет, – твердо сказала Лана.

Я открыла рот, чтобы высказать свое мнение.

– Могу я просто побыть одна, пожалуйста? – спросила Лана.

– Конечно. – Я встала и попрощалась, хотя это было последнее, что мне хотелось сделать. Дверь за мной закрылась. Уперев руки в колени, я привалилась к ней и глубоко вздохнула.

Через пару секунд я ушла. Мои ноги дрожали, мне казалось, что я могу потерять сознание. Я ускорила шаг. Впереди виднелся лифт, но я ощущала себя словно в зале аттракционов. С каждым моим шагом он удалялся от меня все дальше и дальше. Я испугалась, что никогда не дойду до него.

Я побежала, но коридор стал узким и длинным и растянулся на многие мили. Вокруг толпились медсестры и посетители, пришедшие проведать родных. Я слышала их приглушенные голоса. Не сомневаюсь, у каждого из них были свои проблемы, но в тот момент я бы отдала все на свете, чтобы поменяться с ними местами.

И я поняла: после того как я увидела изнасилование Ланы, мой рассудок дал трещину. И с каждым событием она становилась все шире. Возникла целая сеть трещин, делавшая меня уязвимой. В конце концов я начала разрушаться. Меня догнало все сразу, и я рассыпалась на миллионы кусочков.

Я рухнула на землю и закричала, пытаясь стереть из памяти слова Ланы «Боль никогда не уйдет».

Ее голос становился все сильнее, а мир вокруг меня постепенно погружался во тьму.

Проснулась я в Фэйрфаксе.

Часы на столе доктора Ратледж тикают. Как и мониторы в больнице. Я смотрю на доктора и жду новых радикальных перемен.

Вот.

Вот моя история. Она у всех на виду, и мне нечего сказать. И что будет теперь?

Превращусь ли я постепенно в ту, кем когда-то была? Или, может быть, доктор Ратледж щелкнет пальцами, и я пойму, что это был сон?

Мне все равно, что произойдет. Главное, чтобы что-то произошло.

Мы сидим и смотрим друг на друга. Часы продолжают отсчитывать секунды, и я начинаю терять терпение. Я заслуживаю, нет, я заслужила эту перемену. Так где же она?

– Теперь вы понимаете? – спрашиваю я с нетерпением.

Доктор Ратледж кивает.

– Понимаю.

Я прищуриваюсь.

– Пожалуйста, не шутите со мной.

– Я не шучу. Я понимаю, что ты прошла через настоящий кошмар.

– Если вы понимаете, то объясните мне, почему я здесь. Расскажите мне, как человек, который пытался помочь подруге, оказался в психиатрической клинике.

Доктор Ратледж смотрит на меня все так же – ничего не говоря, ничего не предлагая.

– Я не пыталась убить себя. Это была Лана. – Я дергаю рукава и протягиваю ей запястья. – Видите? Никаких шрамов. Ни-че-го.

Она смотрит на мои руки. На бледные, без рубцов запястья.

– Видите? – Я буквально сую их ей в лицо. – Видите эти вены? Я знаю, что по ним течет кровь, и знаю, что у меня есть душа, и знаю, что у меня есть жизнь, которую стоит прожить. Сейчас она мало что собой представляет. Но я знаю, что она у меня есть.

Она отрывает взгляд от моих безупречных запястий и смотрит мне в глаза. Я опускаю руки и сажусь обратно. Нас окружает тишина. Если бы не часы. Эти гребаные дурацкие часы. Так и хочется схватить их и разбить вдребезги. Я тру виски.