21.12 - Дастин Томасон

И я пошел дальше мимо жадно глазевших на это зрелище торговцев, портных и чужих наложниц. Парная баня расположена на последнем этаже дворца. Это зал с куполообразной крышей на вершине башни, одно из самых потаенных святилищ для молитв и общения с богами. А потому сюда на пиры и для отправления других ритуалов собирался обычно только самый узкий круг людей, особо приближенных к Властителю.

Но когда я теперь вошел в сухую баню, то обнаружил правителя в полном одиночестве, чего на моей памяти не случалось уже тысячу солнц. У него было утомленное лицо, в котором при всем желании читалось меньше святости, чем когда-либо раньше. В зале не оказалось ни одного раба, ни одной из самых старых жен, готовых помочь, если бы ему что-нибудь понадобилось.

Властитель изрек:

— Я велел тебе прийти, Пактуль, чтобы ты своими глазами увидел приготовление пищи для великого пира и смог потом описать его в великих книгах для наших потомков на многие века вперед.

Я преклонил колени рядом с раскаленными углями, жар от которых казался невыносимым. Но приглашение в дворцовую парную — это величайшая честь, и я ничем не выдавал своих мучений. А потом осмелился заговорить сам:

— Высочайший! Да, мы должны описать этот великий пир, но я обязан снова спросить тебя, как случилось, что боги ниспослали нам его, но нигде больше не проявили своего милосердия? Чтобы мне оставить правдивое и точное описание в одной из книг, разве не должен я понять, почему мы пируем сегодня, а в остальные дни вынуждены голодать?

Властитель стиснул зубы. Он нахмурился и посмотрел куда-то мне за спину, словно смиряя в себе приступ злости. Его рука крепче вцепилась в жезл, положенный правителю. Но когда я закончил, он не вскочил с места и не принялся кричать в гневе; не вызвал он и стражей, чтобы те увели меня. Он лишь посмотрел на мою руку и указал на перстень с обезьяной — символ многих поколений писцов, чьи традиции я продолжал.

И затем он сказал:

— Вот это колечко, которое ты носишь, перстенек обезьяны-писца — символ твоего статуса… Неужто ты думаешь, его можно сравнить с божественной короной, которая венчает мою голову? Ничего не желал бы я больше, чем иметь возможность разделить свое бремя с народом и объяснить, на какие компромиссы мне приходится идти, чтобы умиротворить богов. Нести подобное бремя невозможно научиться по книжкам. Это знание я получил единственно возможным путем — от своих предков, что правили этим раскинувшимся на террасах городом в прежние времена. И этого не постичь человеку, который носит всего лишь перстень писца.

С этими словами правитель поднялся, представ передо мной во всей своей наготе. Я ожидал, что он ударит меня, но он лишь велел мне встать с колен. Потом прикрылся набедренной повязкой и приказал следовать за собой в дворцовую кухню.

Если верить молве, нет ничего, что придворные повара не могли бы приготовить, пожелай этого Властитель. Они отправляли своих учеников в недельные походы за плодами гуайявы или мексиканской сливы, произраставшими только высоко в горах, или чтобы те купили у лесного племени сладкий батат, который вызревает зимой под сенью одиноко растущей сейбы.

Следуя за святейшим Ягуаром Имиксом, я смог увидеть, какое огромное количество людей призваны были продемонстрировать свое кулинарное искусство ради приготовления величайшего церемониального пира. И каждый выполнял только свою часть работы. Кто-то занимался соусами и приправами, добавляя соцветия маниоки к разнообразным смесям пасты чили с корицей, какао или гвоздикой. Но главная миссия была возложена на других — тех, кто наблюдал, как на вертелах, установленных здесь повсюду, прожаривались куски мяса, которые потом добавляли в чаны, занимавшие весь центр кухни, где томилось ароматное жаркое.

Мы проходили мимо раскаленных очагов, жар от которых был сильнее, чем даже в парной. Но как я догадывался, нашей целью было помещение для разделки туш. У самой его двери правитель осветил меня сиянием своей ониксовой улыбки.

И вот что он сказал:

— Ничтожный писец! Никогда еще боги не посылали людям более великого откровения, чем полученное мной двадцать лун назад. Это был завет Акабалама, который навсегда изменит жизнь в Кануатабе и станет нашим спасением. Почти год я пил эту кровь, и теперь настало время разделить с народом источник моей величайшей силы. Как доносят мои шпионы, подобные ритуалы стали общепринятыми во многих других государствах, и в них участвуют не только представители благородных сословий, но и самые низы общества, что помогло им всем выжить на протяжении многих лун.

Я последовал за ним на бойню.

Кровь, густым слоем покрывавшая пол, быстро пропитала мои сандалии. С крюков свисали более двух дюжин скелетов, уже освежеванных и обезглавленных, обескровленных и лишенных конечностей. Мясники отделяли плоть от костей, и каждая нога или рука давала все новые срезы филе, которые добавлялись в быстро растущую кучу. Затем повара обрабатывали мясо кремниевыми ножами так, чтобы ни кусочка не было потеряно для приготовления главного блюда праздничного пира.

С других крюков свисали еще нетронутые человеческие тела.

Властитель продолжал:

— Акабалам приказал нам отведать этого мяса, потому что подобным образом мы впитаем в себя силу человеческих душ, прежде живших внутри этих тел. И действительно, я сам и мои ближайшие соратники вобрали в себя огромное могущество, поедая на наших трапезах такую плоть. Для этого в течение последних трехсот солнц мы употребили в пищу мясо более чем двадцати человек. А ныне Акабалам поведал мне о своем желании, чтобы я удесятерил силу каждого мужчины из своего великого народа. Чтобы их порода выжила, самки богомолов поедают головы самцов, и да благословенны пусть будут они за это! И теперь, уподобившись им, мы все будем питаться плотью себе подобных.

Но гораздо раньше, чем он закончил говорить, я понял: все это происходило не по воле бога и не во имя восстановления утраченного благочестия. Это было нечто настолько жуткое, что страх перед этим я впитал с молоком матери.

Уже много времени минуло с тех пор, как я сделал последнюю запись: шестьдесят солнц родилось в розовом цвете жизни и умерло, уйдя в беспросветный мрак. Акабалам теперь воцарился по всему городу, как только всем стало известно, что сам Ягуар Имикс разрешил это во время великого пира на центральной площади, а еще раньше — скормив плоть представителей знати врагов своему собственному благородному сословию. И пока дождь так и не оросил кукурузные поля, кастрюли в домах наполнило мясо человеческих трупов. Ни кусочка не пропадало зря, кости отскабливались ножами дочиста. Властитель наложил единственное ограничение: ни один человек не должен был употреблять в пищу плоть своих детей или родителей, что якобы запрещено богами. Но я своими глазами видел, как детей-рабов заставляли готовить к трапезе все, за исключением мяса, чтобы затем принести их самих в жертву, подобно животным, и сварить в специях, ими же и приготовленных.