Джек Ричер, или Я уйду завтра - Ли Чайлд

В восточной части Манхэттена полно таких домов.

Я оставался на своем месте до Таймс-сквер, где вошло несколько человек. К тому моменту, когда мы подъехали к Сорок девятой улице, в вагоне ехало двадцать семь пассажиров. После Сорок девятой их число сократилось на пять человек – и дальше продолжало неуклонно уменьшаться. Я вышел на углу Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню, но остался на платформе. Некоторое время я стоял и смотрел вслед поезду. Потом сел на скамейку и принялся ждать.

Агенты с Двадцать второй улицы наверняка связались со своим начальством. Весьма возможно, что сейчас полиция пытается блокировать станции по всему маршруту R. Я представил себе, как они сидят в машинах или стоят на тротуарах, дожидаясь прибытия на станции поездов, напрягаются, потом расслабляются, когда приходят к выводу, что я проехал мимо. Вероятно, они ждут минут пять, сдаются и уходят. Поэтому я просидел на скамейке целых десять минут. Поднявшись наверх, я обнаружил, что меня никто не караулит. Я оказался в полном одиночестве на углу возле ярко освещенного знаменитого отеля «Плаза». С противоположной стороны виднелся темный парк.

Я находился в двух кварталах к северу и в полутора к западу от «Четырех времен года». И ровно в трех кварталах к западу от того места, где должна была бы выйти из поезда шестого маршрута Сьюзан Марк в самом начале истории.

Именно в этот момент я понял, что Сьюзан Марк вообще не собиралась в «Четыре времени года». Тогда бы она не надела черную куртку, готовясь к сражению. Никто не станет вступать в боевые действия в таком виде в вестибюле, коридоре или номере отеля. Ты не получишь преимущества, одеваясь в черное, если вокруг все ярко освещено. Значит, Сьюзан направлялась в другое место. Скорее всего, на тайную базу на какой-то темной и узкой боковой улице. Получалось, что я снова вернулся к прямоугольнику между Сорок второй и Пятьдесят девятой улицами, Пятой и Третьей авеню. С высокой вероятностью нужное мне место находилось в одном из верхних квадрантов, если учитывать характер района. Либо в верхнем левом, либо в верхнем правом. В доме, расположенном на одном из двух участков, состоящих из шестнадцати кварталов.

И что там может находиться?

Примерно два миллиона различных вещей. Что в четыре раза лучше, чем восемь миллионов различных вещей, но это еще не повод, чтобы начать прыгать от радости. Вместо этого я направился на восток через Пятую авеню, возобновив наблюдение за проезжающими мимо машинами и стараясь держаться в тени. Здесь было намного меньше бездомных, чем в районе Двадцатых улиц, и я решил, что лежать в дверных проемах будет неправильно. Поэтому я внимательно следил за движением вокруг, приготовившись бежать или драться – тут все зависело от того, кто найдет меня первым.

Я пересек Мэдисон-авеню и зашагал в сторону Парк-авеню. Теперь я находился непосредственно за «Четырьмя временами года», которые остались двумя кварталами к югу. Я шел по тихой улице с множеством мелких магазинчиков, закрытых на ночь, свернул на юг по Парк-авеню, потом на восток, вновь на Пятьдесят восьмую улицу. И не нашел ничего интересного. Мне попалось несколько подходящих на вид домов, но все они выглядели на одно лицо. Пустые фасады пяти– и шестиэтажных зданий, облицованных коричневым песчаником. Окна нижних этажей закрывали решетки, в верхних стекла были разбиты, нигде не горел свет. В некоторых из них расположились консульства маленьких стран. Другие являлись офисами благотворительных фондов и мелких корпораций. Кое-какие из них принадлежали частным лицам, но позднее дома разделили на квартиры. Наконец, в каких-то действительно жило по одной семье, но и там все спали за запертыми дверями.

Я перешел Парк-авеню и направился к Лексингтон. Впереди находилась Саттон-Плейс, где было много жилых домов. В основном квартиры, но попадались и дома на одну семью. Исторически этот район располагался на юго-востоке, но оптимистические брокеры сумели сдвинуть его границы на север и на запад, до самой Третьей авеню. Новые границы давали жителям анонимность.

Идеальное место для убежища.

Я шагал на запад и восток, на север и на юг, по Пятьдесят восьмой, Пятьдесят седьмой и Пятьдесят шестой улицам, Лексингтон, Третьей и Второй авеню. Я обошел множество кварталов. Ничто не выпрыгнуло из-за угла, и никто на меня не напал. Я видел машины, но все они уверенно двигались из пункта А в пункт Б. И ни одна из них не начала притормаживать, давая возможность водителю окинуть взглядом тротуар. Мне навстречу попалось огромное количество людей, но большинство из них находились довольно далеко от меня, и все имели самые невинные намерения. Страдающие от бессонницы владельцы собак, уборщики мусора, привратники, вышедшие подышать свежим воздухом.

Одна пожилая белая женщина подошла ко мне достаточно близко, чтобы мы могли поговорить. Женщине было под восемьдесят, и она выгуливала старенькую серую дворняжку. Перед выходом из дома пожилая дама тщательно причесалась, наложила макияж и надела старомодное летнее платье, к которому полагались длинные белые перчатки. Собака остановилась и печально посмотрела на меня, и женщина посчитала, что это достаточный повод для знакомства.

– Добрый вечер, – сказала она.

Было почти три часа утра, и технически уже наступило утро. Однако мне не хотелось вступать с ней в спор.

– Привет, – мирно ответил я.

– А вам известно, что это слово изобретено недавно? – спросила пожилая дама.

– Какое слово? – спросил я.

– Привет, – ответила она. – Его начали использовать только после появления телефона. Люди чувствовали, что нужно что-то сказать, когда поднимали трубку. Они изменили прежнее слово, которое звучало иначе и означало выражение удивления. Когда вы сталкиваетесь с чем-то неожиданным, то восклицаете: привееет! Возможно, людей пугал пронзительный телефонный звонок.

– Да, наверное, так и было, – согласился я.

– А у вас есть телефон?

– Я пользовался телефонами и множество раз слышал, как они звонят, – признался я.

– И вам не казалось, что этот звук вызывает тревогу?

– Я всегда считал, что так оно и есть.

– Ну, до свидания, – сказала женщина. – Было очень приятно поболтать с вами.

«Такое бывает только в Нью-Йорке», – подумал я.

Женщина пошла дальше, рядом с ней трусила ее старая собака. Я смотрел им вслед. Они уходили на восток, потом свернули на юг по Второй авеню и вскоре исчезли из вида. А я повернулся и снова зашагал на запад. И тут, в двадцати футах впереди, возле водосточного желоба, затормозил золотистый «шевроле импала», и из машины вылез Леонид.

Леонид остался на тротуаре, машина поехала дальше и остановилась в двадцати футах у меня за спиной. Грамотные ходы. Я оказался зажат на тротуаре, один парень впереди, другой сзади. Я сразу узнал Леонида, хотя он изменился. По-прежнему высокий, худой, с рыжими, очень коротко подстриженными волосами. Теперь он не казался сонным и был одет вполне разумно: черные ботинки, черные трикотажные брюки и черная куртка с капюшоном. Он выглядел живым, сосредоточенным и очень опасным. Не просто гангстер. Нечто большее, чем обычный драчун или бандит. Леонид походил на тренированного и опытного профессионала.