Дурные - Ксения Михайловна Спынь

словно и сама выпила чего-то и теперь боролась, чтобы не уснуть здесь, на стойке.

— Угу, — Агнешка переловила трубочку поудобнее и потянула сильнее. — Ну, если пива нам так и не досталось, да и вряд ли что-то ещё достанется…

Она отстранила ненадолго стакан и просмотрела его на свет неона.

— I will drink your cup of poison, pill me to your cross and break me38, — пробормотала она. — Дальше не помню. Когда-то помнила, сейчас уже ничего не помню, — она усмехнулась и оглянулась на сцену. — Раз уж у нас всё равно вечер чужой песни.

На сцене каштановая девушка пела, пороняв слегка по-другому руки и ноги:

— …И я таращу свои стеклянные глаза, чтобы увидеть настоящее что-нибудь…

— А если мы найдём ещё машину, на которой можно будет ехать? — проговорила Алиса. — У кого-нибудь здесь.

Агнешка критически сощурилась:

— Лис, если б у кого-то из них была машина, они бы давно уехали отсюда. Это как Дурацкий остров, Лис. После всей этой поездки… знаешь, я даже не против.

Алиса подпёрла подбородок ладонями, чтобы не уронить.

— То есть нас тут и накроет? Этой хренью? — спросила она почти равнодушно.

— Нет, ну… кто сказал, что она точно-точно накрывает все здания вдоль дороги и всех, кто в них? — Агнешка вытащила трубочку из стакана и положила её рядом. — Никто такого не говорил.

— Ты правда так думаешь?

Агнешка неопределённо повела головой. Допила коктейль почти залпом, оставляя красные густые разводы на стенках медленно ползти вниз с той стороны стекла.

— Дрянь, — бросила она, стукнув стакан обратно о стойку. — Прелесть какая дрянь. Хотя знаешь что, Лис? — та приподняла взгляд, старательно слушая. — Тебе, может, и попадётся сейчас кто-то с машиной, кто сможет дальше тебя повезти. Ты хорошенькая, тебе это просто будет.

— Считаешь? — в сомнениях нахмурила брови Алиса.

— Ага. Я ещё на вокзале подумала, что ты хорошенькая, — Агнешка протянула руку, чтобы пальцами разделить спутанные Алисины прядки. — Да и вообще, из всех нас ты больше всего катишь на человека, который в конце выживает. Если только это не из тех историй, где никто не выжил. Но если хоть один — я практически уверена, что это ты.

— Почему я? — Алиса проследила за её рукой машинально, разве что немного удивлённо.

— Ну а кто. Не я же, и не Лана. Нелли могла бы, но Нелли — это отдельный коленкор.

Она приложилась ещё раз к стакану в попытке допить что-то с его дна. Красные потёки чуть перелились по стеклу, возможно, подарив ей несколько лишних капель. На сцене кукла обнаружила всё-таки способность подняться со стула, и ей поаплодировали.

— На той неделе, — Агнешка с тихой усмешкой наклонилась над стойкой, чтобы только Алисе было её слышно, — до поездки, за сколько-то дней, попробовала развести Валериана, чтоб он меня выпорол.

— Зачем? — мимодумно уточнила Алиса.

— Не знаю. Фигово было. Угадай, что мне ответили?

Алиса молчаливо спросила что.

— Нет, на пару штук его даже хватило. А потом он заявил мне, — Агнешка выпрямилась с серьёзным и чопорным видом, явно парадируя, — что я будущая мать его детей и хозяйка дома и что он не будет начинать всё с такой мерзости, — она невесело фыркнула куда-то в поблёскивающие потёмки бара. — Видимо, убивать меня постепенно приличнее, гуманнее и не мерзко. И вообще жизнь — не мерзко.

— Почему не мерзко? — повторила Алиса, пытаясь держать глаза открытыми.

— Вот и я говорю, — рассмеялась Агнешка. — Потому что всё понарошку. И я сама понарошку. Я же сказала…

Место каштановой девочки заняла блондинка с заклеенной переносицей. Её тусклая пышная пачка вся измялась, а цилиндр будто норовил сползти, но так надо было. Она обошлась без стула, микрофон был к её услугам, прямо под нарисованным ярко-красным ртом. Невидимый оркестр с энтузиазмом подхватил новый мотивчик, разлил вокруг, разлился в ушах, смешавшись с неоном, поэтому слова какое-то время походили больше на отрывочные, ничего не означавшие звуки.

— Ладно, — бросила Агнешка. — Не поминай лихом.

Блондинка пела в микрофон, немного фальшивя, расставив ломкие руки и покачиваясь из стороны в сторону, как сбившийся маятник:

— …Кошмар за углом, ну всё, поделом, и кто-то рядом поёт козлом, блёстки сыплются, свет померк, лопнули шарики, фейерверк…39

Вместе с ней по сцене ходили какие-то странные босхианцы, то появлялись новые, то исчезали незамеченными, кто-то иногда подавал ей руку, приглашая сдвинуться с полюбленной точки, и тогда она исполняла рубленный топорный танец, слева направо бочком и обратно — словно ноги у неё сгибались не там и не так — как у Нелли — словно шестерёнки, давно не смазанные, заедали и цеплялись, барахлили с почти слышимым скрежетом, а задеревеневший корпус только и покачивался на них сверху, шагая ломано руками, и лишь цилиндр держался где-то сбоку, как пришпиленный, на гвоздике.

Лана подождала, не трогаясь, пока рёв Камаза не стих вдали — словно, пока он ещё был близко, можно было передумать и броситься следом, оставив дом и его обитателей на их собственной совести. Впрочем, когда и шум мотора растаял, она всё ещё не могла сдвинуться с места.

Домик («А ты в нашем домике?») стоял как самый обычный, нормальный, будто его не искажало криво по всем углам, будто свет в окошке не был пронзительно жёлтым, тоскливым и муторным, как больной наблюдающий глаз, а шевельнувшийся силуэт за стеклом… Нет, за стеклом не оказалось никого.

Лана провела взглядом от одного края до другого и снова обратно. Из дома доносились смутные звуки празднования. Наверно, там веселились — может быть, пили что-нибудь, чокались, пытались спеть. Может быть, не стоило идти туда к ним — может быть, это не тот праздник, где следует быть, если тебе ценно хоть что-то в этом мире. Лана бессильно вернулась взглядом к крыльцу — осыпавшемуся, в три ступеньки, которое ничем тут не могло помочь — когда вдруг увидела рядом с ним розовоносую белую козу. На шее у той болтался измусоленный обрывок верёвки.

— Розка? — Лана вскинула брови. Та повела рогами, как будто узнала её и здоровалась, и промекала что-то на своём наречии. Потом удивительно бодро махнула вверх через все три ступеньки и деликатно, но настойчиво стукнулась лбом в дверь. Её запустили, и дверь закрылась снова.

Лана недовольно поджала губы. Оглянулась ещё раз — на линию машин разных марок и стран, что стояли чуть в стороне от домика, словно бы поджидая кого-то, и, откинув волосы у ушей, упрямо взошла на крыльцо.

Дверь оказалась не заперта. Это было странно. Крючок, на который она полагалось