Дурные - Ксения Михайловна Спынь

ей закрываться изнутри, бесполезно звякнул, когда Лана её тронула, и тут же затих. Стихли и голоса, и стекольный звон. Что-то слышалось из дальних комнат — какое-то неясное гудение, бормотание, но тут будто бы и не праздновали. Аккуратно — тут мог быть скрипучий пол — Лана двинулась вдоль помещений, слегка подсвечивая Неллиным телефоном оленьи головы, которые не потрудились повесить на стену: тут ничего особенно не горело, а в окнах, где их не забили тряпками, было уже темно. За стёклами пересекались неровно сваренные прутья решёток.

В одном месте пол уходил ступенями вниз — их было не очень много, они теснились и толкали друг друга, пытаясь развернуться на спуске, будто видали где-то винтовую лестницу, но не могли теперь её повторить иначе, как кривым подобием с разной высотой для каждой ступеньки. Лана подсветила и спустилась осторожно под пол — это оттуда как будто долетали звуки, которые дом хотел скрыть. На середине она приостановилась — показалось, что сбоку, в стене, есть ещё одно маленькое окошко, тёмный проём. Лана поднесла экран смартфона поближе и увидела, что эта картина с княжной Таракановой. Лана оставила её висеть и медленно сошла до конца. Внизу, у лестницы, были какие-то полки и склянки на них, дальше угадывалась решётка — не такая, как на окнах, фигурная, для красоты. Она загораживала комнату за ней лишь наполовину — вторую половину сдвинули, открыв проход.

Лана остановилась. Комнату освещали несколько зажжённых чаш и тусклый огонь горелки. Потолки и стены по краям терялись в потёмках. Вокруг горелки сбились — прямо на полу, на простынях и комковатых подстилках — те, кто в доме. У них были страшные лица, искажённые прыгающим светом и уродством. Как будто даже глаз там было не разобрать — только как они разевали пещеры ртов, чтобы подышать иногда. Никто не обратил внимания на Лану, и она подалась чуть в сторону вдоль решётки, чтоб рассмотреть, что там, среди них, подальше у стены. Там, в окружении прочих, сидела Нелли. Куда делись её ноги, оставалось не очень понятно, в таком свете, но в руке она крепко сжимала скальпель. Им она аккуратно срезала тонкий продолговатый пласт мяса со своего второго предплечья, изнутри — ей это совсем не составило труда. Подержав мясо над горелкой, она игриво протянула его сидящему слева:

— Ам?

Тот с готовностью раскрыл рот-пещеру шире и проглотил кусок. Нелли слабо, но довольно рассмеялась.

Лана сделала невольное движение назад, задев полку и сбив с неё белую фарфоровую кошку. Та с грохотом разбилась об пол.

Лана замерла. Те, без лиц, взметнулись и замерли тоже — не все они повернулись к ней, но и те, что к ней, похоже, ничего не увидели. Они ещё повертелись, будто переглядывались друг с другом, но в целом не слишком насторожились.

Лана воспользовалась этим, чтоб подобраться к решётке вплотную и дать знать Нелли. Та тоже, казалось, не замечала — она оживлённо болтала, почти одними только губами, с теми, что слева, и теми, что справа. Может быть, просто не слышала.

— Нелли, — позвала Лана.

Та не откликнулась. Лана открыла смартфон-раскладушку и вытянула его вперёд, просунув через решётку.

— Нелли. Ты забыла, посмотри, — крылатый корги покачивался, стукаясь о железный завиток. — Это твоё. Помнишь?

Нелли даже не обернулась. Лана ещё раз яростно прожала подсветку.

— Нелли! Посмотри сюда, на меня. Помнишь эту штуку?

Пламя горелки дёрнулось от чьего-то движения. Нелли будто невзначай повернула голову вместе с ним и случайно пересеклась взглядом с Ланой. Рот её расползся в широкой улыбке.

— Ха-ай, Ланчик! — воскликнула она и вскинула в приветствии руку.

В этот же миг повернули головы все остальные. Они увидели.

В марлях, в крючьях, в странных расщелинах и отростах, все они вскочили. Рёв наполнил комнату.

— О чёрт, — прошептала Лана и попятилась. Она споткнулась о нижнюю ступеньку, упала. Тут же поднялась снова, развернулась — постепенно, посекундно, как в вязком кошмаре — и бросилась по лестнице вверх. Вслед понеслись оскорблённые.

— Агнешка?

Алиса повертела головой и поняла, что Агнешки рядом с ней нет.

Она кинула растерянный взгляд на пустую барную стойку (на ней, наверно, годы никому не наливали), даже провела рукой, словно там что-то всё-таки могло быть. Проверила, сколько на часах, но кто-то стёр на них стрелки. На сцене грузчики убирали микрофоны и какой-то ещё реквизит, пока стоявший на полу магнитофон допевал:

«Всё это было сто лет назад, в бутылке письмо, но мёртв адресат, всё это запись, никого нет в живых…»

Некоторые ещё оставались внутри, хотя уже не так много. Агнешки среди них не оказалось. Будто она растворилась в воздухе — или будто её никогда не было тут.

Алиса неловко спустилась с высокого стула на пол, конечности, отвыкнув шевелиться, явно не сильно её слушались. На полу чёрные и белые квадраты плитки чередовались и немного плыли крупной рябью. Алиса двинулась по ним почти наугад, не соблюдая ни очерёдности, ни правил, только стараясь не скользить слишком, не упасть здесь, где некому поднимать. На повороте она успела заметить впереди Агнешку: та шла к тонкой и блестящей винтовой лестнице, уводившей куда-то наверх. Лестницу сторожили несколько зелёных солдат. Завидев, что кто-то идёт, они попытались было заградить дорогу.

— Ой, да ладно, — Агнешка сунула им что-то мелкое, вроде той монеты с химерой, и её пропустили.

Алиса зашагала быстрее — не бегом ещё, но едва не срываясь на бег. Сомнительно, что ей нашлось бы что сунуть солдатам, тем более сумку со звёздами она как будто забыла в Тойоте, но те скучковались и говорили между собой, разглядывая монету, и на Алису не посмотрели.

Металл и стекло, стекло и металл — лёгкий, блестящий, почти летящий вместе с прозрачными ступенями и неожиданно холодный. Идти тут было как идти по воздуху — всё выше и выше, по отсветам неона, ядовито-пурпурного или искряно-голубого, вместо почвы под ногами. Откуда-то сверху падало смутно-знакомое, по-женски перепетое «Tell me, tell me, tell me, come on, tell me an answer…»40 На лестнице догнать Агнешку не получилось — Алиса мельком уловила её, только когда очутилась на самом верху: та была далеко впереди и уже скрывалась в очередном извиве коридора. Алиса поторопилась следом, пытаясь не обращать внимания на пульсацию цветов, пусть мир и каждый раз выворачивался наизнанку вокруг, проваливался, и возвращался, и снова проваливался, менял углы, и стены, и плитки пола, по которым можно ходить и по которым ходить нельзя.

«I go down fast