Дети луны - Наталья Резанова

Именно такой переход завел ее однажды вечером в Тремиссу. Она шлепала по скользким доскам, переброшенным через грязную улицу на окраине городка, когда ее заметила компания, вывалившаяся из двери под веткой букса.

— Глянь, монашка!

— Это не монашка. Это бегинка.

— Какая разница?

— А такая. Все знают, что бегинки — похабницы хуже портовых шлюх.

— Так что же мы стоим?

Бегинка, не оглядываясь, шла вперед. Но и не ускоряла шага. Что принято было за поощрение, и гуляки с гиканьем и свистом повалили за ней.

— Эй, ты! Куда торопишься? Пошли с нами! Верняк! Нас четверо, а бабы у нас только три. Одной не хватает.

— А кому она пойдет?

— Мы ее в кости разыграем.

— Мет тебе глаза выцарапает.

— Ничего, перебьется. Эй, ты, пошли! От Бога не убудет…

Тут-то они ее и настигли. Они могли не опасаться ночной стражи — та, как известно, не любит соваться на неосвещенные улицы. А здесь тьма была полной — луна постоянно пряталась за рваными частыми облаками. Трое окружили женщину, хватая за одежду, и теснили к стенке ближайшего дома. Она молча отбивалась, и ее молчание лишь подзадоривало нападавших. Четвертый, оставшийся в стороне, издевательски затянул всем известную уличную песню:

Мать моя была монашка,

Но однажды впала в грех…

— А сама я побродяжка и плюю на вас на всех, — спокойный голос не пропел — проговорил следующие строки. — Ты что, Гонтар, совсем сдурел?

— Матерь Божия! Парни, оставьте лапы. Это сестра Тринита. Если бы не она, мне бы ногу оттяпали.

— Так что же? Нам теперь и позабавиться нельзя?

— Полегче, господа комедианты! — Бегинка выступила вперед. — Придет час, не дай бог, заболеете, к кому лечиться потащитесь? Ко мне же и потащитесь.

— И ты тоже хороша, — недовольно пробурчал Гонтар, который был здесь старшим и главным. — Шляешься ввечеру, вводишь людей в искушение… А если бы не мы на тебя напали, а какие-нибудь мерзавцы?

Она махнула рукой.

— А, мало ли мерзавцев я лечила!

Комедианты заржали. Неловкость, возникшая было за мгновением узнавания, исчезла. Они говорили на одном языке.

— А если без дураков, зачем ты здесь?

— Иду в монастырь Святой Клары. У меня там дело.

— А ночуешь где?

— Пока не знаю. Только пришла в город.

— Тогда и вправду пошли с нами на постоялый двор! Да не глупи, мы свои же люди! И бабы наши там, и дети.

— Анна там?

— Ясное дело. Пошли. Со всеми перезнакомишься. Это Никлас. Это Сеппи. Герта ты вроде знаешь.

Таким образом, сестра Тринита оказалась на постоялом дворе «У святого Христофора» (по ближайшей часовне) в неподобной компании комедиантов. Все они были явно чем-то похожи (хотя что общего было у маленького чернявого Герта с белобрысым корявым Сеппи и длинным рыжим Никласом?) — загорелыми обветренными рожами, то и дело готовыми расплыться в ухмылках, обнажавших дурные зубы, наглостью, расхлябанной походкой. Женщины разнились больше. Анну, сожительницу Гонтара, сестра Тринита хорошо помнила с тех пор, как ей пришлось пользовать старшину комедиантов в лечебнице для неимущих. Это была статная женщина средних лет, с приятным круглым лицом и каштановыми волосами. Она встретила сестру Триниту чрезвычайно сердечно. Мет, высокая костлявая брюнетка с ребенком на руках, больше помалкивала, чего нельзя было сказать об Изе, вертлявой блондинке, которая все время хихикала, жеманилась и надувала губки, как шестнадцатилетняя, хотя при ближайшем рассмотрении оказывалась лет на десять постарше этого благословенного возраста.

Мет была подружкой Никласа, а Иза, как поняла сестра Тринита из постоянных шуточек, не отказывала никому.

Решено было отмстить счастливую встречу. Вообще-то хозяин постоялого двора не разрешал актерам напиваться в его заведении, опасаясь различных непотребств (возможно, не без оснований), но здесь его уломали, и он прислал компании вместе с Ином, сынишкой Анны — не от Гонтара, а от предыдущего сожителя, — кувшин пива, поставив условие, чтобы сидели не в зале, среди приличной публики, а во дворе.

Актеры и бегинка расположились под сенью повозки. Сестра Тринита не пила, просто сидела рядом с Анной. Сеппи, уже успевший позабыть об обстоятельствах их знакомства, попытался смутить бегинку, затягивая похабные песни, но его попросили призаткнуться, тем более что успеха он все равно не достиг. Гонтар беседовал с бегинкой.

— Значит, к Святой Кларе.

— Угу. А вы куда?

— В Бартлет, на ярмарку. А там — по деревням и замкам. Может, в Орнат поедем. Там владетель… как это… просвещенный.

— А что, вам в Лауде места мало? Наместник, говорят, любит комедиантов.

— Смотря каких. Мы для него слишком грубые. Ему, кровопийце, утонченное подавай — розы, грезы, аллегории разные… А мы — фарсеры.

— Я представляла в аллегориях, — встряла Иза. — И в мистериях. Не здесь, а на севере. Это была труппа Рогира из Вильмана. Называлась «Бесшабашные скитальцы». Как я играла языческую королеву в «Мистерии о святой Галесвинте»! А здесь разве что с медведями не пляшу. И, ей-богу, медведи лучше пляшут, чем эти…

— Ну-ну, — съязвил Никлас. — Как будто мы не знаем, что сталось с твоими «Скитальцами». Кончили их всех до единого по приказу князя-епископа.

— Как же ты спаслась? — тихо спросила Тринита.

— А меня тогда уже не было с ними, — беспечно отмахнулась Иза. — Я жила тогда с одним… ну, не важно.

— Когда вы уезжаете из Тремиссы?

— Завтра, — отвечал Гонтар. — Паршивый городишко, ни черта мы здесь не заработали. Пойдешь до Бартлета с нами?

— Пойдем, — поддержала его Анна. — Нехорошо женщине ходить по дорогам одной.

— Она компании нашей стесняется! — хохотнул Сеппи.

Сестра Тринита обвела комедиантов взглядом. Бог знает, что она в них такое увидела, но, кивнув, медленно сказала:

— Хорошо. Я пойду с вами. До Трех Дорог.

Договорились, что, поскольку сестра Тринита не платила за ночлег, до утра она устроится в повозке. Так и сделали. Покончив с кувшином, комедианты разошлись спать, а сестра Тринита осталась. Она забралась в повозку, сунула под голову свою котомку, завернулась в плащ и задремала. Если Сеппи или кто иной из компании в ту ночь и остался без женщины, покой сестры Триниты никто не тревожил.

Утром они уже были у городских ворот и, лишь те открылись, поспешили покинуть Тремиссу, смачно обругав ее напоследок. Все шли пешком, потому что лошади, тащившие повозку, ни силой, ни резвостью не отличались.

В повозке лежало жалкое богатство странствующих комедиантов — яркие, пестрые и ветхие наряды для представлений, размалеванные личины, музыкальные инструменты — виола, лютня, дудки и бубны, деревянные мечи и щиты, а также затупленные кинжалы, которыми жонглировали. Настоящее оружие — нолей, дубинки и кистени — было у мужчин — даже такой бедный обоз мог привлечь к себе внимание грабителей.