Королева Таврики - Александра Девиль

Возражать матери было неразумно, да и бесполезно, и девушка решила на время смириться. Она с грустной и нежной улыбкой обратилась к Донато:

— Ничего, мы ведь ненадолго расстаемся. Ты пока устраивай свои дела, а я буду за тебя молиться. За нашу общую судьбу молиться.

Таисия показала Донато на дверь:

— Выйди, дай девушке одеться.

Прежде чем выйти, он посмотрел на Марину долгим взглядом и тихо произнес:

— Я люблю тебя.

Эти слова и взгляд согревали девушку в первые, трудные для нее дни после приезда в Кафу. Марину окружало любопытство знакомых и соседей, перешептывания за спиной и лукавые расспросы. Длительное отсутствие девушки в городе, конечно, дало пищу для разговоров, и даже домашние слуги, кажется, не прочь были посудачить о молодой хозяйке. А Таисия, настроенная весьма решительно, не позволяла дочери встретиться с Донато наедине. Дважды он приходил в квартал Айоц-Берд и пытался поговорить с Мариной, но первый раз ее дома не оказалось, мать увела девушку в гости к родичам мужа, а второй раз он видел Марину лишь в присутствии Таисии и Лазаря. Донато сообщил, что ненадолго уедет из Кафы по важному делу, но не стал объяснять, по какому, и только из его намеков Марина догадалась, что дело касается их двоих. После этого Донато к ним в дом не являлся.

А вскоре в Кафу приехал отец Панкратий, и встреча с ним оказалась для Марины тяжким испытанием. Они столкнулись возле церкви Святого Иоанна Предтечи, и девушка смятенно опустила глаза под суровым взглядом священника.

— Изволь объясниться, Марина, — потребовал он, отведя ее в сторону, под тень крепостной стены, тянувшейся от башни Криско. — Как получилось, что вы с Донато исчезли из купеческого обоза? От вас не приходило известий ни из Кафы, ни из Сугдеи. Теперь, когда я сам сюда приехал, то узнал, что ходят слухи, будто латинянин спас тебя от разбойников и вы с ним где-то скитались по побережью. Но это не похоже на правду. Скорей всего, вы сами сбежали и скрывались от всех. Но зачем? Молчишь? Впрочем, я и сам обо всем догадался. Римлянин просто не захотел послужить феодоритам, но не сказал об этом в Мангупе, боясь, что мы его не выпустим. Ведь так? А ты ему решила помочь, потому что влюблена в него и не думаешь о грехе. Ты даже забыла о своем долге православной христианки, хотя обещала во всем следовать моим советам.

— Нет, отче, я помню о своем долге, — тихо откликнулась Марина, не поднимая глаз. — Донато действительно не хочет идти на службу ни к консулу, ни к вам, но он обещал мне, что поможет русичам и феодоритам в войне с Мамаем. Он постарается узнать важные новости, но лишь как частное лицо.

— Не хочет идти на службу? — во взгляде отца Панкратия отобразилось недоумение. — Но ведь ему нужны деньги, он только ради них и согласился нам посодействовать.

— Но теперь Донато неожиданно получил наследство, и ему нет нужды наниматься на опасную службу.

— Вот оно что… — священник нахмурил брови. — Да, теперь у меня нет никакой надежды на помощь твоего римлянина. И в тебе я разочарован.

— Так уж получилось. — Она помолчала и осмелилась на легкий упрек: — Но ведь и вы, отче, не всегда говорили мне правду. Я была уверена, что вы успокоили мою мать, передали ей весточку обо мне, а на самом деле в Кафе все думали, будто меня уже продали в рабство.

— Я не мог рассказать, что ты в Мангупе, — сурово ответил отец Панкратий. — Я и сейчас прошу тебя молчать о том, где вы были с Донато. Впрочем, что теперь вспоминать этого римлянина, вряд ли я его еще когда-нибудь увижу.

— Напрасно вы так думаете, отче. — Марина упрямо тряхнула головой. — Я верю обещаниям Донато, он сделает для нас то, что будет в его силах.

— Сделает? — отец Панкратий недоверчиво усмехнулся. — А где он сейчас?

— Он ненадолго уехал из Кафы, но скоро вернется.

— Вернется? А может, став богатым наследником, он вообще покинет Таврику? Зачем ему эта далекая земля, зачем все наши беды и распри? Раньше я надеялся, что он станет нашим союзником не только из-за денег, но еще и потому, что любит тебя. Но теперь я очень сомневаюсь в его любви. Как он мог уехать, оставить тебя в неопределенности? Ведь о тебе в Кафе уже начинают сплетничать. Никто толком не знает, где ты была целых полгода. А то, что ты вернулась вдвоем с латинянином, у многих вызывает подозрения. И я думаю, что, если бы Донато тебя любил, первым делом расторг бы свою прежнюю помолвку и посватался бы к тебе.

— Но это ведь не сделаешь так быстро… — потупилась Марина.

— Отчего же? Быть обрученным — не значит быть женатым. Чтобы расторгнуть помолвку, разрешения Папы Римского не требуется.

Марина не знала, что ответить, и, видя ее растерянность, священник только вздохнул:

— Что ж, дитя, пусть Бог тебя защитит и вразумит. Приходи ко мне на исповедь, я до осени никуда не уеду из Кафы. Ты всегда сможешь найти меня в церкви или монастыре Святого Василия.

После разговора с отцом Панкратием Марина совсем приуныла. В голову упорно лезли мысли о том, что Донато и вправду может ее покинуть, что его чувства оказались не такими глубокими, как он уверял. Вначале она объясняла его отсутствие поездкой за сокровищем, но потом, когда это отсутствие слишком затянулось, девушка стала нервничать и порою плакать тайком у себя в спальне.

Теперь во взглядах соседей, знакомых и даже слуг ей чудилась насмешка, в каждом небрежном или шутливом слове слышался язвительный намек. А однажды случилось то, что повергло ее чуть ли не в отчаяние.

Марина решила пойти в аптеку Эрмирио, надеясь там осторожно выведать какие-нибудь новости о Донато. Но дойти до аптеки она не успела, потому что на улице между греческим и латинским кварталами перед ней вдруг с вызывающим видом остановилась молодая красивая женщина. Незнакомка была одета в платье с плотно прилегающим лифом и широкой складчатой юбкой, ее темно-пепельные волосы были перехвачены обручем, но не закрыты чепцом или покрывалом, что могло свидетельствовать о незамужнем положении красавицы. Она оглядела Марину с головы до ног и, подбоченясь, с усмешкой сказала:

— Так вот ты какая, Марина Северская. Я нарочно шла, чтобы посмотреть на тебя вблизи. Да, ты и впрямь недурна. Недаром же Донато не смог тебя пропустить.

У Марины вспыхнуло лицо от столь двусмысленной похвалы этой грубоватой красотки, которая по виду и разговору могла быть дочерью торговца или трактирщика из генуэзского квартала. Но, решив не показывать своего невольного смущения перед наглой девицей, Марина вскинула голову и дерзким тоном спросила:

— А кто ты такая, чтобы обсуждать меня и мою внешность?

— Кто я? — незнакомка лукаво ухмыльнулась. — Ну, положим, я та, которую Донато тоже любил, хоть и недолго.

— Какое мне дело до тебя и твоих любовников? — пожала плечами Марина и повернула обратно.

— Куда ты? Ты ведь шла в другую сторону! — насмешливо крикнула ей вслед незнакомка.

Марина решила не оглядываться, но тут ее сзади кто-то тронул за локоть, и она, невольно вздрогнув, остановилась и повернула голову. Перед ней возникло шутовское лицо известного приживала и пересмешника Давида.