Посмертный портрет - Нора Робертс

Рорк говорил, а она сидела молча и наблюдала за ним. Когда он рассказал все, что знал, Синеад встала, снова наполнила чайник и поставила его на плиту.

– Я знала. Знала все эти годы. Конечно, мы не смогли бы ничего доказать. Полиции не было до этого дела. Сиобан была для них всего лишь еще одной девушкой, сбившейся с пути.

– Он подкупил нескольких полицейских. И одного-двух лжесвидетелей. Вы ничего не доказали бы. Несмотря на все усилия.

Синеад только вздохнула и отвернулась.

– Сначала мы пытались найти тебя. Ради нее. Мой брат Нед чуть не погиб при этом. В Дублине его избили до полусмерти и бросили в переулке. У него были жена и сын. Это причинило нам такую боль, что мы опустили руки. Прости.

Рорк долго смотрел на женщину, а потом глухо сказал:

– Ее убил мой отец.

– Да. – Из глаз Синеад потекли слезы. – Я надеюсь, что этот сын потаскухи горит в аду. И не прошу за это прощения у господа. Но ты тут ни при чем.

– Когда я все выяснил… выяснил, что с ней случилось… то почувствовал, что обязан рассказать вам – ее семье. И что должен сделать это лично. Я понимал, что от этого вам будет еще тяжелее. Но не мог придумать ничего другого.

Синеад откинулась на спинку стула, не сводя глаз с лица Рорка.

– И ради этого ты прилетел в Ирландию?

– Да.

– Мы слышали о тебе и твоих подвигах, юный Рорк. «Сын своего отца, – думала я. – Такой же деляга и опасный человек. Бессердечный человек». Я думаю, ты и в самом деле можешь быть опасным. Но бессердечный человек не стал бы сидеть у меня на кухне и ждать, что я дам ему пощечину за то, в чем он не участвовал.

– Я не искал ее, никогда не думал о ней. Не сделал ничего, чтобы исправить это…

– А что ты делаешь сейчас? Сидишь со мной и дожидаешься, когда закипит чай?

– Не знаю. О господи, не знаю! Потому что ничего не могу сделать.

– Она любила тебя. Мы не часто получали от нее вести – думаю, он не позволял ей. Но время от времени она украдкой звонила и присылала письма. Тебя она любила всем сердцем. Ты прав, что оплакиваешь ее, но раскаиваться тебе не в чем.

Чайник закипел, и она встала.

– Мы с ней близнецы.

– Я знаю.

– Значит, я твоя тетя. Кстати, у тебя есть два дяди, дедушка с бабушкой и куча двоюродных братьев и сестер.

– Я… не могу к этому привыкнуть.

– А я могу. Да, могу. У тебя ее глаза, – тихо сказала она.

Сбитый с толку, Рорк покачал головой.

– У нее были зеленые глаза. Такие же, как у вас. Я видел ее фотографию.

– Я не про цвет, а про разрез. – Синеад обернулась. – У тебя ее разрез глаз. Как и у меня. Разве ты не замечаешь? – Она подошла и положила ладонь на его руку. – Мне всегда казалось, что разрез глаз важнее цвета.

Рорк чуть не заплакал, и тогда Синеад сделала то, что казалось самой естественной вещью на свете: прижала его голову к груди и погладила по волосам.

– Вот так, – приговаривала она, обнимая сына своей сестры. – Вот так… Она была бы рада, что ты приехал. Была бы счастлива, что ты наконец здесь.

Позже Синеад отвела его на дальний конец двора, за которым начиналось поле, и показала высокое дерево с пышной кроной.

– Мы посадили его в честь Сиобан, – сказала она. – Не стали рыть ей могилу. Мы знали, что она умерла, но могила, в которой никто не лежит, это чересчур, правда? Поэтому мы посадили вишню. Она цветет каждую весну. И когда я вижу цветы, это утешает меня.

– Красивое дерево. И место очень красивое.

– Рорк, твои родные – фермеры. Из поколения в поколение. – Когда он поднял глаза, Синеад улыбнулась ему. – Мы держались за землю, чего бы это нам ни стоило. Мы упрямые, горячие, и работаем до самой смерти. И ты такой же.

– А я много лет пытался избавиться от своих корней. И не оглядывался на прошлое.

– На это прошлое ты можешь оглянуться с гордостью. Он не смог сломать тебя, верно? Держу пари, что он пытался.

– Если бы он не пытался, я бы не ушел от него и не стал бы тем, кто я есть. Я… Когда я вернусь в Нью-Йорк, я тоже посажу у себя вишню. Непременно.

– Хорошая мысль. Ты ведь женат, верно? На одной из нью-йоркских «гарда»?

– Она чудо, – сказал Рорк. – Моя Ева.

Его тон тронул Синеад.

– Но детей у вас нет?

– Пока нет.

– Что ж, времени впереди еще много… Конечно, я видела ее фотографии. Я много лет собирала вырезки из газет. Ничего не могла с собой поделать. Она выглядит сильной. Думаю, такой ее сделала жизнь.

– Да.

– В следующий раз привези ее с собой. А пока что нужно подумать, где тебя устроить.

– Устроить?

– А ты думал, от нас так легко удрать? Нет уж, ты останешься по меньшей мере на ночь и встретишься с остальными членами семьи. Дашь им возможность познакомиться с тобой. Это будет очень важно для моих родителей и братьев, – добавила она, не дав Рорку открыть рот.

– Миссис Лэнниган…

– Для тебя я – тетя Синеад.

Рорк негромко рассмеялся:

– Вы выбили у меня почву из-под ног.

– Раз так, держись за воздух, – весело сказала она и взяла его за руку. – Потому что это только цветочки.

Ева опросила две дюжины официальных владельцев машин с ковриками, волокна которых были обнаружены на телах жертв. В конце концов она очутилась в двухкомнатной квартирке маленькой старушки, которая пользовалась своей машиной, чтобы возить других старушек на воскресную мессу. Здесь пахло кошками и лавандой, и Ева не знала, какой из двух запахов хуже. Кроме того, ей пришлось пить слабый чай со льдом, потому что ничего другого у миссис Эрнестины Макнамара не было.

– Это так интересно! Конечно, история жуткая, но я ничего не могу с собой поделать. Надо же, меня допрашивает полиция… И это в моем возрасте! Знаете, ведь мне восемьдесят шесть лет.

«И меньше тебе не дашь», – кисло подумала Ева.

Эрнестина была крошечной, сухой и бесцветной. Казалось, годы выбелили ее. Но она еще довольно бодро двигалась по кухне в старых розовых шлепанцах, то воркуя со своими кошками, то гоняя их. Кошек было не меньше дюжины, и, судя по звукам, доносившимся до Евы, они активно размножались.

Интересно, в своем ли уме эта Эрнестина?

Ее лицо было похоже на морщинистый шарик с выдающимися вперед зубами, а парик криво сидел на макушке и напоминал обесцвеченные колосья пшеницы. Бесформенный комбинезон мешком висел на том, что осталось от ее тела.