Казанова - Иен Келли

Я хожу по комнатам, вижу большое количество людей, танцующих в нескольких залах, где играют оркестры; вижу буфеты, где все те, кто голоден или хочет пить, едят и пьют; изобилие свечей… И, как следовало ожидать, я нахожу все это великолепным.

Это был блестящий двор, даже в маскараде. Многие в то время говорили, что он буквально затмевал все другие королевские дворы Европы, с которыми был знаком Казанова. Мужчины носили французские костюмы, а дамы подражали версальскому стилю с его высокими прическами и сильным макияжем, но ничто не потрясало настолько сильно, как обилие драгоценных камней, украшавших платья придворных. Конечно, это было характерной чертой придворной моды Европы того времени, но в России, где эти камни добывали и продавали на открытом рынке, мужчины могли превзойти женщин в украшениях. Костюмы русских на маскарадах в Зимнем дворце, согласно описаниям, были «всюду усыпаны алмазами: на пуговицах, пряжках, погонах и даже шляпах, которые бриллианты украшали в несколько рядов».

Еда и питье были доступны в изобилии — гостям подавали «различные водки и лучшие красные вина, а также кофе, шоколад, чай, оршад, лимонад и другие напитки», а танцы продолжались от восьми вечера до семи утра.

Через несколько часов после прибытия на бал до Казановы дошел слушок, что царица в кабинете, в маске и костюме., принимает своего любовника Орлова. «Я убедился в этом, — писал Казанова, — ибо слышал то же самое от сотни масок — что она прошла, а они сделали вид, будто не признают ее». Императрица сознательно надела простой костюм, который, как отметили зрители, «не стоил и десяти копеек», чтобы подслушать, что на самом деле говорят о ее политике и правлении. Конечно, это было фарсом, если бы кто и не узнал ее, пару выдали бы рост и габариты Григория Орлова, а придворные не отваживались на критику власть предержащих, не уверившись в отсутствии, незнакомых им лиц.

Немка по происхождению, принцесса, вошедшая в династию Романовых и затем узурпировавшая престол, Казанова говорит о ней так: «Не красивая, [но] тот, кто изучил ее, мог остаться доволен, найдя ее высокой, стройной, нежной [и] доступной в обращении». Ее демократичностью Казанова намеревался воспользоваться в полной мере. Екатерина стояла во главе одного из самых авторитарных и репрессивных государств в Европе, но правление ее тем не менее считали открытым для прогрессивных изменений и реформ, по меньшей мере настолько, чтобы за рубежом возник образ просвещенной государыни, льстящий императрице. Строительство Санкт-Петербурга, начатое Петром Великим, было попыткой создать имперскую столицу в стиле европейского барокко и неоклассицизма. Между тем Екатерина решила привлекать к делам иностранцев, чтобы пропагандировать за рубежом идеи новой просвещенной России. Казанова был прав, когда думал, что Санкт-Петербург может быть перспективным для него местом.

Он приехал в Россию, более того, в место, где дух венецианского маскарада нашел одно из самых успешных воплощений за пределами самой Венеции. Екатерина Великая поручила братьям Волковым, Федору и Григорию, отцам-основателям русского классического театра, отказавшись от русского стиля, который они недавно начали облагораживать, создать в духе венецианского маскарада блестящую придворную феерию, посвященную ее коронации. Феерия называлась «Торжествующая Минерва» и потребовала столько усилий, что, работая над ней, Федор в буквальном смысле загнал себя в гроб. Мода на маскарады, однако, продолжилась, благодаря чему Казанова с такой легкостью получил возможность ближе рассмотреть общество из-под карнавальной маски, а само петербургское общество — расширить свои познаний относительно различий в карнавальных костюмах.

Увидев в толпе настоящую маску с клювом, Казанова тут же признал соотечественника, им оказался уроженец Тревизо. Джакомо также столкнулся со знакомой парижанкой, которую в последний раз видел в конце 1750-х годов, в России ее знали в качестве актрисы под именем Ланглад. Они возобновили общение не совсем охотно, оба понимали, что Казанова «уже не был при деньгах», а Ланглад была профессиональной содержанкой; но именно благодаря ей Казанову принял французский полусвет Санкт-Петербурга.

Бал в Зимнем дворце был идеальным местом для знакомства, поскольку обещал все интриги и приключения, какие мог желать Казанова, учитывая однако, что репутация и карьера нередко были поддельными, особенно среди иностранного сообщества, и где тем не менее Казанова смог мгновенно обзавестись талантливыми и хорошо устроившимися друзьями, а также некоторыми постыдными знакомствами, которые в скором времени приведут его кстоль любимым им неприятностям.

По прибытии в Россию у Казановы не было любовницы. Вскоре после приезда, однако, он встретил двух женщин, которые сформируют — каждая на свой лад — его общее сексуальное впечатление от жизни в России. Одна, мадемуазель Ла Ривьер, появилась на пороге его дома с любовником, французом по имени Кревкер. Другая, русская крестьянка, имела фигуру «Психеи, как я видел у статуи на вилле Боргезе [в Риме]», когда она приняла Казанову в русском публичном доме, куда приходила каждую субботу, где «мужчины и женщины [были] все голышом». Он решил разыграть с ней собственную версию античного мифа о Пигмалионе, учил ее итальянскому и представлял как члена своей семьи, в чем преуспел. Когда он покинул ее, она стала любовницей главного архитектора Екатерины II Антонио Ринальди, который возводил достопримечательности, доминирующие в Санкт-Петербурге и по сей день: Исаакиевский собор (третий), Мраморный дворец, Гатчинский дворец и дворцы в Ораниенбауме.

Казанова встретил русскую девушку в парке вблизи царского дворца Екатерингофа. Он был там с небольшой компанией новых друзей, которых любезно пригласили на обед к Локателли; единственным русским был Зиновьев, остальные были итальянскими певцами и музыкантами, туда же приехала французская куртизанка Проте, за которой увивался Казанова. Зиновьев, возможно, почувствовал себя не удел и вышел в парк, один из нескольких, который использовали для императорской охоты, и хорошо приспособленный для разных игр. Казанова решил пойти с ним. Именно Зиновьев объяснил Казанове, что крестьянская девушка, которую они встретили в лесу, была крепостной и ее можно «купить» как слугу, если Джакомо договорится с ее отцом. Поскольку она еще была девственница, отец, который жил рядом, запросил сто рублей. Казанова был расстроен, он утверждал, что никогда не будет спать с девушкой, если она сама не захочет, но все же был достаточно заинтригован ею, чтобы заключить сделку. Он и Зиновьев вернулись на следующий день, и Казанова воспользовался возможностью, чтобы нанять экономку и любовницу по цене парика. Он назвал девушку Заирой, в честь героини одноименной пьесы, какую ранее обсуждал с Вольтером, и она стала его protege — он учил ее одеваться, вести себя в обществе, а также итальянскому языку и французским манерам. Кроме того, она стала его любовницей, когда он в присутствии обоих родителей убедился в ее девственности.

Заира переехала в комнаты на Миллионной, а математик Ламбер съехал оттуда. Постепенно Казанова научил ее итальянскому языку, основным правилам поведения за столом и одел ее по французской моде. Он с ее помощью освоил немного русский язык. Она также отвела его в новую баню, открытую в 1763 году на Малой Морской улице, чтобы он как следует «пропотел для здоровья», где Джакомо поразила непринужденность, с какой обнаженные мужчины и женщины находились вместе. Между ним и Заирой росло взаимопонимание, что, по-видимому, соответствует истине при всей односторонности его повествования. Девушка отличалась горячим темпераментом и несколько раз бросалась в него тяжелыми предметами. Она также могла быть раздражительной и ревнивой — но сила ее характера только привлекала Казанову, и скоро странная пара стала обычным зрелищем на Миллионной улице: высокий обходительный итальянец и его русская кукла.