Ты – всё - Елена Тодорова

Не могу же я бросить Агу одну.

О Господи…

— Здесь так красиво, — выдыхаю в восхищении. В прошлом я была у Яна дома поздней осенью и зимой. Уже тогда была потрясена уютом, но не подозревала, что летом настолько лучше. — Нереальная сказка!

— Маме будет приятно, — сухо отзывается Ян.

Тут я понимаю, что с минуты на минуту увижу и Милану Андреевну, и нервы по новой разбирают.

Еще и Илья… Подошел с отцом к мангалу, оставив нас с Яном наедине.

Что мне делать?

Не знаю, куда глаза деть. А уж руки и вовсе словно лишняя часть тела — не получается найти им применения, они мешают.

В беседке мне воздуха, пространства… Мира мало!

И вместе с тем… Едва зацепившись за Яна взглядом, наглядеться не могу. И уже сейчас понимаю, если бы коснулась — жадничала бы, чтобы напитаться, и не удовлетворила бы это желание. Поцеловала бы — одурела бы от голода, и не насытилась бы даже спустя всю ночь.

Как много человеку мало… Очень точно мудрец сказал.

— Прости… — выдыхаю взволнованно.

Ян притягивает ближе, чтобы прижаться губами к моему уху.

По телу тотчас разлетаются мурашки. Но этот марафон мне еще удается скрыть. Обличительной становится дрожь, когда в ушную раковину вбивается приглушенный и жаркий шепот.

— Будешь наказана. Позже. Сейчас расслабься.

Боже…

Расслабиться? Как?

[1] Все цитаты из «Ромео и Джульетта».

[2] «Дин-дон, я пришла…», Вокалоиды.

31

Тогда я тебя еще ждала…

© Юния Филатова

Извернувшись в кольце мужских рук, вскидываю взгляд. Но что выдать в ответ, не знаю. Это тот самый момент, когда Ян Нечаев лишает меня не просто дара речи, но и возможности двигаться. Прижимая боком к себе, смотрит в глаза непрерывно. Гипнотизирует взглядом. Нет воли даже на то, чтобы разозлиться на эрекцию, которую ощущаю бедром.

Время останавливается.

Дыхание тем временем сбивается критически. Становится настолько шумным, что лишь от стыда за это полагается сжечь себя на костре разбуженной совести. Только вот та не просыпается. А сердцебиение бросается соревноваться с этим чертовым процессом за звание лидера кринжа. Определенно, Ян улавливает этот бешеный стук, как и гуляющую по телу дрожь.

— Что подразумевала твоя сестра, когда говорила, что заявление писала не ты?

— Какая разница, кто его написал? — выталкиваю запыханно.

Слышу, как он скрипит зубами. Черты лица при этом действии острее становятся, а кожа в некоторых местах белеет.

Впившись пальцами мне в бок, со сдерживаемой яростью дергает на себя.

— Большая, блядь, разница, Ю, — рычит в ухо глухо. Понятно, что здесь, во дворе своих родителей, ад развернуть себе не позволит. Но явно очень этого хочет. — Давай, отвечай, — обжигает своей свирепостью мой слуховой канал. Кажется, через него пламенем мне в голову врывается. Охватывает весь мозг. — Рассказывай. Все, блядь, рассказывай.

— Хватит от меня постоянно что-то требовать… — выдвигаю навстречу. Не знаю почему, но, несмотря на злость, выясняю отношения так же тихо, как и он. — Ненавижу, когда ты такой, — лепечу в крайней степени волнения.

— А с тобой можно как-то иначе, Ю? Ты же только и делаешь, что врешь. Все клещами тащить приходится. И даже так ты чаще всего откровенную хуйню несешь.

В организме повышенная влажность. Вот-вот разрыдаюсь. Даже вздохнуть страшно. Но я набираю полные легкие воздуха и ору шепотом:

— Оставь меня в покое!

— Отвечай, Ю. Отвечай! — не сдается Нечаев. — Писала это гребаное заявление? Подписывала?

— Нет… Ничего я не подписывала!

Этот ответ явно вышибает из него дух. Расширив глаза, Ян смотрит так, будто впервые видит меня. Я застываю синхронно с ним — клубящиеся в его зрачках эмоции затягивают, словно воронки омутов.

С хрипом оборвав неудавшийся вдох, Нечаев резко от меня отворачивается. Отходит к распахнутому окну беседки. Сжимая руками металлическую раму, выпускает в ночь серию тяжелых выдохов.

— Илья знал? — спрашивает так тихо, что я едва разбираю слова.

— Нет… Он совсем недавно узнал… Пару дней назад… И я… — почему-то страшно в этом признаваться, но не сказать я не могу. — Я просила Илью тебе не говорить.

Резкий разворот. Стремительное преодоление расстояния.

Прикрывая веки, выдаю задушенный писк.

— Какого хрена, Ю? — впечатывает мне в губы горячим шепотом. Лбом напирает так, что мне отступать приходится, пока не ловит в захват, заставив стоять на месте. — Какого хрена ты позволяла мне думать, будто подписывала эту проклятую маляву?

— Потому что… — толкаю разъяренно и срываюсь. Выдав ряд вздохов, взрываю напряжение тихим, словно шелест листвы, голосом: — Суть не в том, что вины моей нет. Суть в том, что ты поверил, будто я способна на подобное.

Ян это не опровергает. Вообще никак не объясняет.

Пока молчит, чувствую, как сжимает крепче, как гремит его сердце, и как раздувается на каждом вдохе грудь.

— Окей. Давай дальше. Что такого за эту пятилетку Илюха тебе наговорил?

Вспоминаю, и нутро жгучим жаром заливает. Невольно морщусь. Мотаю головой.

— Ничего, что было бы важно сейчас.

— Что? — напирает Нечаев жестче.

Даже повторить тяжело. Болит ведь, как свежая рана. А я не должна при этом расклеиться.

— Я сама виновата… Эм-м… — задыхаюсь, хоть и не смотрю в глаза. — Спросила зачем-то, как ты…

Повисает тишина.

Замечаю, как сжимаются челюсти Яна. Подбородок будто массивнее становится, утяжеляется. На коже на шее проступают мурашки.

— Ты спрашивала обо мне? — растягивает с хриплыми нотками.

В голосе столько неверия… Буквально шок.

— Ну да…

— Будучи замужем?

Морщусь, чтобы вспомнить, были ли мы с Костей в тот момент расписаны.

— Наверное… Скорее всего…

— Блядь… — роняет он с неясными эмоциями, вызывая у меня новую волну дрожи. — И зачем, Ю?

— Просто…

— Что тебя интересовало? Убивался ли я? Подыхал, — рявкает так же тихо, с головокружительной угрозой.

— Между своими шлюхами?

— Между порывами тебе позвонить!

— Почему же не звонил?!

— Год, — вбивает это коротко слово, словно гвоздь. — Не мог! Не в праве был! А потом… — засмеявшись, разрушает тот накал, который до этого держал, лишив меня возможности дышать. — Прилетел, сука, чтобы увидеть, как тебя, Ю, твой новый мужик зализывает.

— Не мог? Я не верю в такое! Есть лишь отсутствие желания! Когда человек хочет услышать, увидеть… Не ищет отмазки, а звонит, пишет, приходит! При-хо-дит, Ян! Тебе ничего не мешало прийти ко мне в больницу! Тогда я тебя еще ждала…

Замолкаю, потому как… Нечаев с такой злостью стискивает челюсти, что просто поражает силой своих эмоций. Кажется, будто сдерживает не просто слова… Настоящий крик. Звериный рев, Господи…

— Ок, — толкает поразительно равнодушно. — Проехали вопрос.

И снова я едва сдерживаюсь, чтобы не расплакаться.