Всё та же я - Джоджо Мойес

Родители и Сэм ждали меня только через два дня, и мне было нетрудно прятаться в своей бывшей квартире, делая вид, будто я еще не приехала. Я пока была не готова никого видеть. На сообщения Сэма я не отвечала. Пусть думает, будто я сломя голову ношусь по Нью-Йорку. Я поймала себя на том, что читаю и перечитываю его сообщения и не перестаю удивляться, каким образом этот мужчина, честнейший и благороднейший из людей, научился так нагло врать мне.

Все эти два дня я приклеивала на лицо улыбку, когда Том был дома, поспешно складывала диван, пока он завтракал, и исчезала в ванной. И как только Том уходил, снова возвращалась на диван. Я лежала, пялясь в потолок, по щекам струились беззвучные слезы, и уже в который раз я пыталась привести в порядок мысли, чтобы понять, почему все пошло наперекосяк.

Неужели я кинулась в объятия Сэма, точно в омут головой, потому что продолжала оплакивать Уилла? Знала ли я Сэма так хорошо, как мне казалось? Как правило, мы видим лишь то, что хотим видеть, особенно если физическое влечение затуманивает зрение. А может, он мстит мне за Джоша? За тест Агнес на беременность? И стоит ли вообще искать причину? Я больше не верила ни своей интуиции, ни своим суждениям.

Впервые в жизни Трина не изводила меня требованиями оторвать задницу от дивана и сделать что-нибудь конструктивное. Она сокрушенно качала головой и на чем свет стоит костерила Сэма, когда Том не слышал. И даже сейчас, погрузившись в бездну отчаяния, я не могла не удивляться способности Эдди привить моей сестре нечто похожее на сострадание.

Она ни разу не сказала, что для нее это не стало таким уж большим сюрпризом, поскольку я теперь живу за много миль от него, или что я сама толкнула его в объятия Кэти Инграм, или что этого следовало ожидать. Трина терпеливо выслушивала мои излияния о событиях, приведших к той ночи, а еще следила за тем, чтобы я ела, умывалась и одевалась. И хотя Трина не была особой любительницей выпить, она принесла домой две бутылки вина, заявив, что, так и быть, я могу пару дней предаваться алкоголизму, добавив при этом, что если меня стошнит, то тогда уж, извини, придется самой за собой убирать.

И вот к наступлению рождественского сочельника я уже обросла толстым защитным слоем, наподобие черепашьего панциря. Я чувствовала себя ледяным изваянием. В глубине души я понимала, что должна поговорить с Сэмом, но пока была не готова. И похоже, вряд ли когда-нибудь буду.

— Что будешь делать? — спросила Трина, которая сидела на унитазе, пока я принимала ванну.

Трина должна была встретиться в Рождество с Эдди и сейчас красила ногти на ногах пастельным лаком, явно заранее готовясь к встрече, хотя ни за что в этом не призналась бы. В гостиной Том, врубив на полную мощность телевизор, неистово подпрыгивал вверх-вниз на диване в предрождественской лихорадке.

— Наверное, скажу ему, что опоздала на рейс. Поговорим после Рождества.

Трина саркастически усмехнулась:

— А ты не хочешь просто взять и объясниться с ним? Он тебе наверняка не поверит.

— На самом деле меня как-то мало волнует, поверит он или нет. Я просто хочу провести Рождество с семьей и никаких трагедий. — Я опустилась с головой под воду, чтобы не слышать, как Трина орет на Тома, требуя приглушить звук.

И Сэм действительно мне не поверил. Прислал сообщение:

Я слишком поздно заметила, что забыла добавить «целую». Сэм долго молчал, после чего лаконично ответил:

Трина отвезла нас в Стортфолд, и всю дорогу до родительского дома, которая заняла часа полтора, Том подскакивал на заднем сиденье. Мы слушали по радио рождественские хоралы и практически не разговаривали. Примерно в миле от города я нарушила молчание, поблагодарив ее за понимание. На это Трина ответила, что я здесь ни при чем, но поскольку родители пока еще не встречались с Эдди, то ей, Трине, становится дурно от одной только мысли об их предстоящей встрече.

— Ничего, все будет хорошо, — успокоила я сестру, на что она не слишком уверенно улыбнулась в ответ. — Кончай дергаться! Им ведь понравился тот бухгалтер, с которым ты встречалась в начале года. Да и вообще, ты так долго была одна, что они будут искренне рады любому мужчине, если, конечно, он не Аттила, предводитель гуннов.

— Ладно, поживем — увидим.

Ответить я не успела, поскольку мы уже приехали. С тоской посмотрев в зеркальце на свои глаза, превратившиеся от бесконечных рыданий в щелочки, я вышла из машины. Выскочившая во двор мама рванула к нам, точно спринтер с линии старта. Она бросилась мне на шею и обняла так крепко, что я почувствовала, как бьется ее сердце.

— Дай посмотреть на тебя! — вскричала она, снова прижав меня к себе, после чего откинула с моего лба прядь волос и повернулась к папе, который, тихо сияя от счастья, стоял на крыльце. — Как она чудесно выглядит! Бернард! Посмотри, как она шикарно выглядит! Ой, мы так по тебе скучали! Ты что, похудела? Нет, ты точно похудела. И у тебя усталый вид. Тебе нужно срочно поесть. Заходи в дом. Спорим, тебя вообще не кормили в самолете. Я слышала, там дают один яичный порошок.

Мама обняла Тома, подхватила мои чемоданы, не успел папа и шагу ступить, и решительно зашагала по дорожке в сторону дома, махнув нам, чтобы следовали за ней.

— Привет, милая, — тихо сказал папа.

Я бросилась в его объятия. И только когда почувствовала на своих плечах его руки, позволила себе выдохнуть.

* * *

Дедуля не смог выйти на крыльцо. У него был еще один микроинсульт, шепотом сообщила мама, ему трудно стоять или ходить, поэтому теперь он в основном сидит в кресле с высокой спинкой в гостиной. («Мы просто не хотели тебя расстраивать».) Когда я вошла в комнату, дедуля, на котором по случаю праздника была рубашка с пуловером, встретил меня перекошенной улыбкой. Он приветственно поднял трясущуюся руку, я обняла его, невольно отметив, что за время моего отсутствия он как будто уменьшился в размерах.

Впрочем, здесь все уменьшилось в размерах. Родительский дом, с обоями двадцатилетней давности и предметами декоративного искусства, выбранными отнюдь не из эстетических соображений, а скорее потому, что их подарил какой-нибудь милый человек или они удачно прикрывали дырки в стене; с потертым комплектом из продавленного дивана и двух кресел; с крошечной обеденной зоной, где стулья сразу упирались в стену, стоило их отодвинуть, а люстра висела так низко, что папа буквально задевал ее головой. И я поймала себя на том, что невольно сравниваю эти далеко не роскошные апартаменты с нью-йоркской квартирой, с ее лакированными полами, огромными лепными потолками и гламурным шиком Манхэттена за окном.