Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов

Роль реформы как события, наложившего заметный отпечаток на развитие русского источниковедения, выявляется и при изучении историографии русской переводной письменности X–XVII вв. В 50-х годах XIX в. эта область источниковедения была представлена главным образом трудами Ф. И. Буслаева и А. Н. Пыпина. Их взгляды во многом напоминают концепцию представителей естественно-исторической школы в области летописания. Буслаев и Пыпин исходили из учета внутренних эстетических потребностей переводчиков иностранных сочинений. Пыпин резко отрицал возможность слепого перевода русскими иностранных памятников. Он считал, что переводчик был фактически переделывателем сочинения, изменявшим его сообразно с культурными запросами публики, для которой предназначался перевод[714]. При этом Пыпин, подобно Сухомлинову, был далек от понимания определенных идеологических целей, ставившихся русскими переводчиками. Как у Срезневского и Сухомлинова летописец, так у Пыпина переводчик выступал в качестве социально абстрактного лица, исполнявшего чисто культурную функцию[715]. Этому направлению в источниковедении переводных памятников была свойственна и другая особенность, характерная для естественно-исторической школы в летописании: глубокое внимание к братским славянским литературам.

По сравнению с источниковедением 50-х годов, когда изучались в основном переводные произведения народного эпоса, в 60-х-70-х годах произошло расширение круга исследуемых переводных источников главным образом за счет привлечения памятников апокрифической церковной литературы и в меньшей степени – творений отцов церкви.

Такое расширение круга источников было, конечно, обусловлено задачами прогрессивного развития науки, но сам интерес к апокрифической литературе и патристике в какой-то степени связан с общей чертой пореформенной общественной мысли – ростом клерикализма и увлечением идеями христианства. Логическое завершение эта традиция получила в 80-х годах, когда источниковедение переводных памятников занималось преимущественно патристикой.

Течения, возникшие в источниковедении переводных памятников в 60-х-70-х годах, отмечены и крупными концепционными сдвигами. Если Пыпин исходил прежде всего из понимания внутренних потребностей русского общества, ради которого осуществлялась та или иная переделка иностранного памятника, то представители новых направлений (Н. С. Тихонравов, А. Н. Веселовский и др.) подчеркивали важную роль самих переводных памятников в русской жизни. Они считали, что эти памятники оказывали чуть ли не решающее влияние на формирование идеологии русского человека. Большое внимание к проблеме иностранных влияний мы наблюдали уже при рассмотрении историографии летописания в это время.

Что касается методов изучения переводных памятников, то здесь можно найти много общего с приемами исследования летописных сводов. Конкретно-исторического подхода к переводным сочинениям почти не было. Так, Тихонравов, изучавший Палею как памятник литературный, раскладывал ее на отдельные повести, сказания и жития. Исследования Тихонравова по своим методам в какой-то мере напоминают монографию Сухомлинова о Повести временных лет. Большое значение для русского источниковедения имели труды А. Н. Веселовского. Рассматривая переводные сказания в широком плане сравнительного литературоведения, Веселовский не устанавливал, однако, конкретные обстоятельства происхождения и цели создания тех или иных литературных переводов.

Новый взгляд на переводную литературу стимулировал развитие углубленных сравнительно-исторических исследований памятников письменности различных народов. В то же время он не породил действительно нового метода анализа переводных сочинений, в котором строгая текстология сочеталась бы с конкретно-историческим выяснением происхождения переводов.

В пореформенное время, наряду с переводной, стала пользоваться большим вниманием оригинальная русская церковно-политическая литература полемического характера. Можно даже сказать, что эта отрасль источниковедения фактически и возникла только в 60-х годах XIX в. Примечательна эволюция интереса к отдельным произведениям полемической и учительной литературы: если в самом начале 60-х годов занимались крайне левыми учениями – ересями Башкина и Косого (И. Емельянов), то в середине 60-х годов исследуются сочинения оппозиционера ортодоксального толка – Максима Грека (В. С. Иконников), во второй половине 60-х годов – сочинения врага еретиков Иосифа Волоцкого (И. П. Хрущов), а к 80-м годам внимание сосредоточивается на трудах иосифлянина Даниила (В. И. Жмакин) и нестяжателей Нила Сорского и Вассиана Патрикеева (А. С. Архангельский).

Эта эволюция, отражая в какой-то мере изменение политической ситуации в стране, служит вместе с тем показателем одной из внутренней тенденций, определивших активную разработку данного комплекса источников. Мы имеем в виду повышенный интерес к истории христианской мысли, характерный и для источниковедения переводных памятников. Как и в последнем, здесь также признается большая роль иностранных влияний (И. Емельянов, А. Н. Попов, А. С. Архангельский). Иногда такое признание сочетается с откровенно антиславянофильскими настроениями (В. С. Иконников) и призывом к либерализму в борьбе с «ересями». И. П. Хрущов одобрял мысль Иосифа Волоцкого о необходимости дифференцированного подхода к опасным и неопасным еретикам. Автор осуждал крайность религиозных воззрений: «Люди с подобными воззрениями… готовы были видеть ересь в каждом изменении старого обычая. Консерватизм этот готов был враждебно принять всякое новое благое начинание».

Методика источниковедческой работы в области изучения церковноучительных произведений в главном совпадала с бытовавшими в те же времена приемами анализа переводных памятников: механистический разбор памятника, без текстологического исследования списков и установления редакций. Вместе с тем проводилось определение литературных источников того или иного сочинения. Но здесь, пожалуй, больше внимания уделялось датировке недатированных памятников, что было важным шагом на пути к конкретно-историческому исследованию.

Интересный перелом произошел в пореформенное время в изучении агиографических сочинений – житий святых. В 40-Х-50-Х годах господствовало выдвинутое С. П. Шевыревым мнение о первоначальной народной, «изустной» редакции житий. На основании этого мнения И. С. Некрасов рассматривал жития как колыбель национальной литературы Древней Руси. Схема Шевырева – Некрасова была по существу параллелью к синхронным концепциям в тех разделах источниковедения, которые занимались изучением летописания и переводных сочинений. Во всех указанных случаях мы наблюдаем славянофильского толка концепцию органического и общенародного происхождения литературных источников.

Антитеза ей появилась через несколько лет после реформы – в 1871 г., когда вышло в свет исследование В. О. Ключевского о житиях. Как и в других областях пореформенного источниковедения, в агиографическом источниковедении произошло резкое расширение состава изучаемых источников. Ключевский ввел в научный оборот очень большое число списков житий, изучил огромный архивный материал. Представлению о народном происхождении житий он противопоставил документально обоснованное мнение, что жития составлялись по заказу духовенства с определенной «нравственно-назидательной» целью. Это мнение созвучно идее Костомарова о политическом заказе, определявшем составление летописей[716]. Однако Ключевский считал, что контроль высших церковных и светских властей за агиографией был формальным и касался только стиля.