Седьмая функция языка - Лоран Бине

Симон закуривает.

«Вот я честно говорю, что не люблю Борхеса. Но каждый раз огребаю шишек».

Он заказывает пиво и открывает «Итака джорнал»[361].

«Я не боюсь сказать, что создана для мощной плотской любви».

Все три подруги покатываются со смеху.

Разговор плавно меняет русло: мифологическое и сексистское прочтение созвездий, греческие героини, которых постоянно задвигают на второй план (Симон перебирает в голове: Ариадна, Федра, Пенелопа, Гера, Цирцея, Европа).

В конце концов он тоже пропускает лекцию о живых структурах Якобсона, потому что предпочел следить за черноволосой феминой, которая ест гамбургер с двумя подружками.

Атмосфера в зале накалена, здесь все: Кристева, Цапп, Фуко, Слиман, Сёрл, – народу битком, яблоку негде упасть, шагу не сделать, не наступив на студента или препода, публика волнуется, как в театре, и выходит мэтр: Деррида, on stage[362], здесь и сейчас.

Он улыбается Сиксу, сидящей в первом ряду, дружески машет своей переводчице Гаятри Спивак, ищет взглядом друзей и врагов. Находит Сёрла.

Симон здесь, и Байяр тоже с ним. Они сидят рядом с Юдифью, молодой лесбиянкой-феминисткой.

«Призыв к согласию – это speech act, в котором слово, речь служит началом перемирия, приглашением, обращенным к другому, а значит, по крайней мере, пока это слово не прозвучало, были войны, страдания, увечья, раны…»

Симон замечает в зале карфагенскую принцессу ксерокса, и, как следствие, его способность сосредоточиваться моментально слабеет, так что ему не удается расшифровать подтекст первых слов, произнесенных Деррида, судя по которым он собирается разыграть карту примирения.

И действительно, Деррида спокойно и методично возвращается к теории Остина, периодически пытается возражать – со всем уважением к академическим традициям и, кажется, со всей объективностью.

Теория speech acts, утверждающая, что речь есть акт, то есть говорящий одновременно совершает действие, допускает то, с чем Деррида не согласен: интенциональность. Имеется в виду: намерения говорящего опережают дискурс и совершенно ясны как ему самому, так и адресату (если считать, что адресат точно определен).

Если я говорю: «Уже поздно», значит, я хочу вернуться домой. Но что, если на самом деле я хотел бы остаться? Хотел бы, чтобы меня задержали. Не отпустили. Обнадежили бы, сказав: «Да нет же, еще не поздно».

Когда я пишу, знаю ли я точно, что хочу сказать? Разве текст не раскрывается в самом себе, постепенно формируясь? (И раскрывается ли он до конца?)

Даже если я знаю, что хочу сказать, воспримет ли собеседник в точности мои мысли (или то, что я таковыми считаю)? И насколько соответствует то, что он понимает из моих слов, тому, что я хочу сообщить?

Мы видим, что первые замечания чувствительно бьют по теории speech acts. В свете этих скромных возражений в самом деле представляется опасным оценивать иллокутивное (и особенно перлокутивное) влияние по критериям результативности или нерезультативности, как Остин (вместо истинности и ложности, как до сих пор было принято в философской традиции).

Услышав от меня «уже поздно», мои собеседники решили, что я хочу вернуться домой, и предлагают меня проводить. Это результат? А если в действительности я хотел остаться? Если некто или нечто внутри меня желало остаться, пусть даже я этого не осознавал?

«По сути говоря, в каком смысле Рейган называет себя Рейганом, президентом Соединенных Штатов? Кто может знать всю подноготную? Он сам?»

В зале смех. Внимание доведено до предела. Все забыли контекст.

И тогда Деррида решает: пора.

«Но что, если, пообещав Сарлу критику, я зашел бы дальше, чем хочет его бессознательное, по причинам, требующим отдельного анализа, и любым способом попытался бы вывести его из себя? Такое „обещание“ было бы обещанием или угрозой?»

Байяр шепчет на ухо Юдифи: почему Деррида произносит Сарл? Она объясняет, что он называет его так для издевки: насколько она понимает, во французском SARL – это société à responsabilité limitée, «общество с ограниченной ответственностью». Байяру шутка нравится.

Деррида шпарит дальше:

«Говорящий как единица или индивид, каков он? Отвечает ли он за speech acts, диктуемые бессознательным? Взять говорящего в моем лице – он может бессознательно попытаться угодить Сарлу, раз тот хочет критики, и может огорчить, не став его критиковать, может угодить, воздержавшись от критики, и критикой огорчить, пообещать угрозу и пригрозить обещанием; может навлечь критику на себя самого, произнося вещи „obviously false“[363] и находя в этом удовольствие, пользоваться собственной слабостью или же захочет покрасоваться…»

Естественно, вся аудитория поворачивается к Сёрлу, который, словно предвосхитив этот миг, сел прямо в центре зала. Одинокой человек в окружении толпы: можно сказать, хичкоковский план. Под гнетом взглядов ни один мускул не дрогнет на бесстрастном лице. Можно проще: он похож на соломенное чучело.

А кстати, я ли это говорю, когда складываю фразы? Да и как бы хоть кто-нибудь сказал нечто оригинальное, личное, свое, если язык по определению заставляет нас черпать из сокровищницы уже существующих слов (того самого тезауруса)? Когда мы пропускаем через себя столько внешних факторов: наша эпоха, то, что мы читаем, социокультурные установки, дорогие сердцу словечки, создающие наше «я» (так сказать, «марафет»), постоянный град дискурсов во всех возможных и воображаемых формах…

Кому не случалось подлавливать друга, дальнего родственника, коллегу по работе или тестя, который практически слово в слово повторяет доводы, вычитанные в газете или услышанные по телику, словно говорит сам, сделал своим этот дискурс, стал его источником, – а не просто пропускает усвоенное через себя, сохраняя те же формулировки, ту же риторику, посылки, возмущенные интонации, понимающий вид, – как будто он больше чем посредник, озвучивающий голос вчерашней газеты, в свою очередь повторяющей политика, который выдает то, что прочел в книге некоего автора, – и так до бесконечности; я бы сказал – блуждающий голос призрачного вещателя из ниоткуда, пытающегося выразить себя, ищущего коммуникации в том смысле, в каком две точки соединяются между собой отрезком.

В какой мере, повторяя прочитанное в газете, ваш тесть говорит, а не цитирует?

Деррида легко вернулся к главной теме выступления. И вот следующий важный вопрос: цитация. Точнее, итерабельность. (Симон не уверен, что понял разницу.)