Любовь и голуби - Владимир Гуркин

Из коридора входят, вновь прикрыв бабку дверью, Нина и Пасюкина, из кабинета — Собежников и Штапов.

Нина. У нас все готово…

Штапов (Собежникову). Я тебя понял, будем думать. О-о, не стол – роскошь.

Нина. Господи, на скорую руку.

Штапов (глядя на часы). День, чувствую, пропал. (Нине.) Золотые у вас у всех здесь ручки, как я посмотрю.

Нина. А вы против?

Штапов. Кто может быть против такой красоты? (Поднял руки вверх.) Обеими – за! Гена, Жора, надо бы водителя отпустить, чего парню маяться?..

Собежников. Я сына пошлю. Ви-ить!

Из коридора выглянул Витька. Он уже в пальто и шапке.

Нина. Ви… Ой. Ты когда успел одеться?

Собежников. Подожди.

Витька. Па, я погуляю.

Нина. Правда, не заметила. (Витьке.) Ты как? По воздуху?

Собежников. На улице…

Стоков. Витюша, внизу черная «Волга», передай водителю, что Георгий Николаевич его отпустил. Понял?

Штапов (Витьке). Сколько лет?

Витька. Шестнадцать.

Штапов. Ну и куда тебя несет?

Витька. Куда?

Штапов. Куда так вымахал? Жениться пора, а он – шестнадцать. Ладно, беги.

Витька (поняв). А-а.

Стоков. Бе. Беги.

Витька уходит.

Нина. Прошу всех садиться.

Штапов. Хозяйка, мне бы руки… умыть. (Смеется.)

Нина. Пойдемте.

Штапов и Нина выходят.

Стоков. Ну, как мой Штапов?

Собежников. Кажется, ничего.

Стоков. Хороший мужик. Любит иногда барина покорчить, но мужик хороший.

Пасюкина. Это че, заводской Штапов? С завода?

Собежников. Галюня, по-моему, у тебя есть ключ от нашей квартиры…

Пасюкина. Сю, какой квартиры?

Стоков (хохотнув). А где деньги лежат.

Вернулись Штапов и Нина.

Штапов. Жора, сам ванную оборудовал?

Нина. Борька немного помог, но в основном сам. Садитесь.

Штапов (усаживаясь). Воистину, талант талантлив во всем. Пусть не во всем, но во многом. Да, тезка?

Стоков. Жорка мастер, что там говорить…

Штапов. Мастер, зуб мне, значит, поставишь?

Собежников. Поставим, Георгий Николаевич.

Штапов. Но такой, чтоб не дай Бог кому на него попасть. Договорились?

Нина. Да куда он денется? Гена, разлил? Молодец. Вздрогнули?

Штапов. Жора, есть соображение… Тут все свои?

Нина. В доску.

Штапов. Юмористка у тебя жена?

Собежников. Проскальзывает… иногда.

Нина (Собежникову). Счас как дам.

Штапов. Ни в коем случае. Он мне нужен.

Нина. Юмор-юмор.

Штапов. Мастеров надо беречь. А он, судя по всему, мастер…

Стоков. Мастер-мастер.

Нина. Мы когда-нибудь выпьем или нет?

Домашева (тихонько выползая из-за двери). Вы про мастеров заговорили…

Нина. Ой!..

Домашева. Сладкая моя, все терпение кончилось, сказать хочу.

Нина. Хватит вам за дверью… (Подает стул.) Садитесь.

Домашева (посмеявшись). Сиделку, милая, уж отсидела.

Нина. Ну и садись. (Махнув рукой.) Как хотите.

Домашева. Так от че про мастера одного хочу, чтоб вы знали. Чтоб, пока не выпили… Я ишо в России тогда жила, под Псковом.

Нина. Как будто сейчас в Америке.

Штапов. Старые люди Сибирь отделяют. За хребтом Россия, здесь Сибирь. Правильно, мамаша?

Домашева. Но, но. А война-то от нас уже туда, подале отодвинулась. Правда, токо-токо. И понаделал Лареонов Мишка, умелец наш деревенский, понастрогал ружей деревянных от бандов разных.

Нина. От банд.

Домашева. Эти ишо хужее немцев. Прямо натуральные звери. И при немцах бандитствовали, и при наших. Кругом овражились. Смотри, какие бедовые. Понастрогал Мишка ружьев, по всей деревне раздал. Ходите, говорит, все с ружьями, пусть бандюгские лазутчики видят, каки мы защищенные. Нас и не трогали. Он их так изладил: не отличишь от настоящих. Потом-то даже военный из города приезжал удивлялся. Вот. А тут прибегает с хутора Варька, тоже Лареонова, – у нас полдеревни Лареоновы – мамку, говорит, убили, а я убежала вот. А бандюги в их дому расположились, однако, че-то пьяное пьют. Тогда Мишка и говорит: «А давайте их, ребята, напугаем да и в плен зацапаем. Их там всего пять человек, а мы дедов да кто из пацанов порослее пошлем туда. Пусть они покричат имя, чтоб сдавались, ружьями помаячут… Те увидят, что нас поболе да с ружьями, – и сдадутся. А начнут пулять по ним, я им сюприз приготовил». Так и сделали. Взяли хутор в круг, предложение им сдаваться поступает, а те ни в какую. Но выйти тоже опасаются: все ж таки нас поболе, против их, как целая армия. Тут ишо бабы подвывают, страх наводят, и токо бандюги застрочили по народу-то, вытаскивает из лощины Мишка с мальчишками пушку: «Ах, вы мать-перемать! Заряжай, ребята, раз выходить не хочут! Всех их счас в домовину загоним, раз не слушаются». И голос у его громовой сделался от волнения. Че вы думаете? Руки задрали, ружья побросали: вот мы, нате нас. Уж били их били… Двух насмерть прямо, в болото закинули, а других до города всей деревней спровадили. А когда буча кончилась, кинулись пушку глядеть. Так в ей только ствол всамделишный, где-то он его нашел. Все други детали деревянны и дегтем закрыты. А Мишка рядом сидит, воздух глотает, ниче сказать не может, и запах от его-о… Обделался мужичок со страху. А никто не засмеялся. Мы уж потом думали: как можно было на таку дурость пойти?

Собежников. Молодой он был?

Домашева. Годов я тебе уж и не скажу… А сын Мишкин с мужем моим однолетки, а Павел, сынок мой, с Мишкиным внуком вместе учился. Вместе и воевать пошли, и полегли, однако, вместе. Взрослый уж был мужичок. Начальство потом приехало, спрашивают: «Нам че же, всю деревню за бандюг этих награждать? Медалев не напасешься». А на пушку с ружьями все удивляются. Ну, мы Михаила и выдвинули. Дак когда награждали его, начальник один и говорит: «Мастер ты, Лареонов, замечательный, и ум у тебя тоже мастерский, как ты этих ворюг-бандитов объегорил. Молодец». (Штапову.) Вот вы тоже, говорите, мастеров любите… Тоже, поди, награждаете?

Штапов. Случается.

Домашева. Дай Бог вам здоровья. Вы сказали, а мне в уму проклюнулось. Вспомнила.

Пауза.