Любовь и голуби - Владимир Гуркин

Штапов. Тезка, а ты в протезисты… Тьфу! Это дело.

Собежников. Поехали, бабка. Начинай, я за тобой! (Играет).

Стоков. Горестную, бабуля!

Домашева (поет).

Меня дома-то ругают,

Что помногу хлеба ем.

Сшейте белую котомочку,

Уйду, не надоем.

Не туман ложится на горы,

Не белая роса —

От печали помутились

Мои серые глаза.

(Замахала руками, как бы отказываясь от грустных слов.)

Меня милый не целует,

Говорит: губастая.

Как же я его целую,

Филина глазастого?

Собежников (поет).

Ты любила молотить,

Любила подмолачивать.

Любила головы крутить,

Карманы выворачивать.

Стоков, Нина, Штапов начинают подхлопывать в ладоши.

Домашева.

Юбка черна, хоть бы че,

И не черна, хоть бы че.

Хоть бы че – ребята любят,

И не любят – хоть бы че.

Собежников.

Ох и что это за месяц —

Когда светит, когда нет?

Ох и что это за девки —

Когда любят, когда нет?

Стоков. Жорка, молодец!

Домашева (Собежникову). Сына, вот давай-ка их распотешим.

Сидит заяц на заборе,

Топором рубаху шьет.

Подбежал к нему теленок

И черемуху клюет.

Собежников.

На трубе сидит ворона,

Громким голосом ревет:

За воротами телегу

Никто замуж не берет.

Стоков вскочил с места, подхватил Нину, и началась пляска.

Штапов. Жора, давай! (Поет.)

Тритатушки, тритаты —

Ничего, что мы толсты.

Как плясать пойдем,

Только пыль столбом!

Домашева вышла к танцующим, слегка приседает в такт и даже притоптывает ножкой. Склонив голову к баяну, закрыв глаза, рвет меха Собежников.

Место действия и обстановка те же, но предметы потускнели и как бы посторонились, уступая место чему-то более существенному и значительному. В комнату заглянула и на цыпочках подошла к двери кабинета Пасюкина. Послушала. Затем, также на цыпочках, прошла к комнате Витьки и тоже прислушалась. Быстро перешла к шкафу, на ходу схватив со стола и сунув в карман горсть конфет. Открыла шкаф, примериваясь, оглядывает полки. Быстро закрыла шкаф и села в кресло. Вошла Нина.

Нина. Галка, ты как тут?

Пасюкина. Здрасьте. Ключ принесла.

Нина. Ку-ку, я и забыла про него. Давай. (Берет у Пасюкиной ключ.)

Пасюкина. Ни разу не застала…

Нина. Тише. Она здесь.

Пасюкина. Кто?

Нина. Восоркова. Ну.

Пасюкина. А Жорка?

Нина. За спиртом ушел.

Пасюкина. Малость отольешь?

Нина. Отолью-отолью. Ну.

Пасюкина. Не застала, но шуры-муры есть, точно. И стирала тут, и варила. Пойдет провожать ее, и до ночи. Скажи, какая сучка! Тебе ветчина нужна?

Нина. Что?

Пасюкина. Сегодня не работаю, но сбегаю. Брать будешь – давай деньги. Не опоздать бы: в воскресенье у нас до семи. Знаешь, не надо денег. За палас тебе должна, из них и возьму. Сойдет?

Нина. Бери.

Пасюкина. А где она?

Нина. Бабку купаем.

Пасюкина. Метель ее отсюда… Чего ждешь? Хочешь, я ей скажу?

Нина. Гульнуть, что ли?

Пасюкина. В каком смысле? Побежала, счас приду. (Уходит.)

Нина. Лай-лала, лай-ла… Светофор зеленый…

Вошла Восоркова.

Восоркова (вытирая руки полотенцем). Нинка, ты все же чокнулась.

Нина (весело). Ага. Знаешь, как трясусь? Что бу-удет… Клюкнем по маленькой. (Берет из коллекции бутылку, наливает себе и Восорковой.) Не продавай. Я девка еще молодая: даже тридцати никто не дает… Ваше здоровье. (Пьет.)

Восоркова. Пятнадцать лет коту под хвост? Идиотка!

Нина. Высокий, мускулы – во! Не то, что у моего: костями бряк, бряк.

Восоркова. Спала с ним?

Нина. Как?

Восоркова. До тебя, что до жирафы.

Нина. А-а, в этом смысле… (Неопределенно, но лукаво.) Гм, гм, гм.

Восоркова. Ну ты и стервочка.

Нина. Не говори.

Восоркова. Нинка, ты меня разыгрываешь. Ну тебя к черту.

Нина (смеясь). Я разыгрываю? Он когда меня первый раз поцеловал… Юзеф-то. Сказать, что со мной было? Не поверишь. Ку-ку! Полетела! Поджилочки затряслись, а взглядец у него… Умираю. Падаю и умираю.

Восоркова. Смотри не расшибись.

Нина. Ай, будь что будет. Могу я, как ты… для себя пожить? Хоть чуть-чуть… Дай сигарету, что-то я разволновалась. (Неумело закуривает.) Витьке через два года в армию… Совсем взрослый. Не так уж мы ему будем нужны. (Гасит сигарету.) Не могу. Раньше думала: измена, боже мой, со стыда сгорю. Ничего страшного, даже интересно. А он такой юморной. Юзеф-то. Всю ночь хохотала, до самого самолета. Лалка, представляешь: у Собежникова рога!.. Сдохнуть можно. Но я его теперь понимаю. Нужна форточка, отдушина… Тем более мужику. А то они от тоски… увядают. Заметила: как на сторонке в грязи побарахтается – я всегда замечаю, – сразу оживает, такой предупредительный…

Восоркова. Бабка у нас там не захлебнулась?

Нина. Все время про нее забываю. Надоела хуже горькой редьки. И не выгонишь, правда же? Пусть сидит… отмокает.

Восоркова. Устраивать ее куда-то надо. На Церёшко надежды мало.

Нина. Когда мне? Что у меня, время казенное? Пусть Жорка занимается, раз дурак такой. Ты когда?.. В прошлом году вернулась?

Восоркова. Уже второй…

Нина. И еще не поняла? Не тот Жорик, совсем не тот. Сколько тебя не было? Пятнадцать? Ну да. Витька родился, ты тут же упорхнула. (Помолчав.) Не тот, совсем не тот. То зубы свои пораскидает по всей квартире, то бабку подсунут…

Восоркова. Зубы, положим, не свои – чужие.

Нина. Я ими так брезгую, ты бы знала. Полы, старуху вымыла, рубахи постирала… Что еще? За бабку – спасибо, одна бы я не справилась.

Восоркова. Каким полотенцем ее вытирать?