«Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег - Игорь Кохановский
Шрифт:
Интервал:
– Что делать, что делать! – прикрикнул на него сын. – Носки надевай!
Как малого ребенка сын одел его, вывел на улицу. Они поехали на Малую Грузинскую.
27 июля должен был играться «Гамлет». Спектакль, понятно, отменили. Можно было сдать билет и получить за него деньги.
Никто этого не сделал.
28-го мы привезли его в театр в четыре утра. Уже выстраивалась очередь для прощания, уже – один за другим – прибывали автобусы с милицией. Автобусов было очень много, в здании Таганского метро образовался милицейский штаб, был еще штаб передвижной – на колесах. Распоряжался всем взволнованный и чуть испуганный непривычностью происходящего генерал. «Зачем так много милиции?» – подумал я.
Но потом – когда началось! – голубые рубашки совершенно потерялись в толпе людей. Счастье, что народу в Москве было мало – разгар лета, время отпусков. Школьники и студенты находились в отъезде, не приехали почитатели поэта из других городов. Да еще и Олимпиада…
В газетах не было сообщения – иначе в Москву устремились бы многие. Он был поэтом окраин.
Если бы ни то, ни другое, ни третье – могла бы случиться Ходынка. Такого Москва не видела никогда. Казалось, вся она собралась здесь, на Таганке, на прилегающих к ней улицах, на крышах домов, стоящих по периметру площади.
Красивая Москва шла мимо гроба. Отвратительные персонажи его песен – алкаши, блатари, антисемиты, недалекие спортсмены и коммунальные склочники – не пришли хоронить поэта. Они ненавидели Высоцкого так же сильно, как те, кто пытался отождествлять личность поэта с персонажами его песен.
У меня на стене висит фотография. Люди из очереди к гробу. Молодые, красивые одухотворенные лица. В руках букеты гладиолусов. На земле, на асфальте – лежит магнитофон.
Многие взяли с собой магнитофоны. Из разных мест длинной, начинавшейся у гостиницы «Россия» очереди слышались обрывки его песен.
Он был магнитофонным поэтом.
Многие из тех, кто склонился над магнитофоном, откуда доносились совсем не грустные слова его песен, плакали. Сколько радости доставил он нам, живя среди нас, и какую боль нанес, уйдя из жизни! Но было во всем этом и ощущение торжественности и гордости за Высоцкого.
Я шел вдоль очереди, всматривался в лица, вслушивался в разговоры. Одна пожилая деревенская женщина, окруженная толпой молодых людей, сказала:
– У нас в деревне все Володю поют!..
В кино он сыграл меньше, чем мог бы. И меньше, чем хотел. Пробовался, но до съемок не доходило. Многие из проб погибли, кое-что уцелело, например, отличная проба на Пугачева к фильму А.Салтыкова.
У меня сохранилось несколько грустных его писем.
«Утвердили меня в картину „Земля Санникова“. Сделали ставку, заключили договор, взяли билет. С кровью вырвал освобождение в театре, а за день до отъезда мосфильмовский начальник сказал: „Его не надо!“ – „Почему?“ – спросили режиссеры. „А не надо – и всё! Он – фигура одиозная…“ Словом, билет я сдал, режиссеры уехали в слезах, умоляли пойти похлопотать…»
И далее в этом же письме: «…чувствую, вырвут меня с корнем из моей любимой кинематографии, а в другую меня не пересадить. У меня несовместимость с ней, я на чужой почве не зацвету…»
Или вот еще письмо: «…Но ведь про что-то можно снимать? Или нет? Например, про инфузорий. Хотя сейчас же выяснится, что это не будет устраивать Министерство легкой промышленности, потому что это порочный быт туфелек-инфузорий. Ткнуться некуда – и микро-, и макромиры – все под чьим-нибудь руководством…»
Справедливости ради надо заметить, что предложения из «другой кинематографии» он получал. В последние годы – довольно много.
Сегодня горько и обидно читать строки из писем Высоцкого. Не издали при жизни книгу стихов – непростительно, но объяснимо. Понять нельзя, но объяснить все-таки можно. Кому нужен был этот тайфун в гладком море макулатуры? Слишком яростные, слишком обличительные стихи, такая обнаженная правда в этих стихах, столько возмутительных вопросов:
Словом, есть определенная логика в том, что книга его стихов не была издана вовремя. Правда, логика позорная для тех, кто отвечал тогда за литературу.
Но то, что он, первоклассный артист, так редко появлялся на экране, – в этом никакой логики нет, даже такой жалкой и трусливой. Возможно, тем, кто лишил нас этой радости, стыдно сегодня смотреть в глаза людям. Возможно, хотя и маловероятно. Легче от этого не становится. И боль не снимает.
В моей скромной коллекции минералов есть один – особой цены. Это кусок пегматита с отполированным срезом. Он отколот от большого камня – «Камня Высоцкого».
История его такова. Родители, близкие Володи долго думали, каким должен быть памятник на его могиле. Театр даже объявил конкурс проектов памятника. Ни один из них не выразил сути Высоцкого – и как поэта, и как человека. Тогда Марина, жена Володи, предложила поставить какой-нибудь простой выразительный камень, не тронутый рукой скульптора. Чего не смог выразить художник, пусть выразит сама природа, которая и создала его, такого неповторимого, непохожего на остальных. Кто-то из друзей Володи предложил впаять в этот камень метеорит – мол, как метеорит, быстро и ярко пронесся по жизни.
Но родителям пришелся по душе проект скульптора Рукавишникова. Этот памятник и стоит сейчас на Ваганьковском. В нем много аллегорий, символики, он параден и ярок. Все это мало соотносимо с тем, живым Высоцким, которого мы знали и любили. Возможно, когда потускнеет, покроется патиной бронза, когда притерпится глаз, мы примиримся с таким изображением поэта. Так крикливые, помпезные «высотки» в Москве, поначалу оскорблявшие вкус и глаз москвичей, постепенно вписались в облик столицы, и теперь ее уже трудно представить без них.
Пока велись споры вокруг памятника, почитатели поэта узнали, что на его могиле хотят поставить природный камень. Они занялись поисками такого камня. Его нашли геологи в степи у озера Балхаш.
Большая серая глыба твердого и звонкого, как металл, пегматита. Пыль веков впиталась в его кожу. Камень пролежал в степи десятки тысяч лет.
Я вот думаю: неповторим поэт, но еще больше неповторимы, неподражаемы люди, ради которых он работал. Сколько счастья, должно быть, испытал Володя, когда видел на концертах их глаза, слышал их дыхание, когда каждое слово его, как семя, падало в готовую животворить почву. Это из-за них так обострено было в нем чувство Родины. Он в своих стихах не признавался ей в любви – это удел рифмоплётов, – он боролся за нее. Потому-то так непримиримо ненавидел он все, что мешало его согражданам свободно жить и свободно дышать.
Но вернемся к камню. Его надо было доставить в Москву.
Это целая эпопея – в ней было занято много людей, они использовали свои отпуска, на собственные деньги наняли КамАЗ, подъемный кран. Экспедиция отправилась к озеру Балхаш, камень погрузили в грузовик, через несколько дней он прибыл в Москву. Его сгрузили во дворе Театра на Таганке. Там он и лежит до сих пор. А на Ваганьковском стоит другой памятник. Спеленатый, как бы вырывающийся из пут Высоцкий, с непохожим на Высоцкого лицом. Над головой гитара, как нимб. За спиной – морды коней, хрипящих, рвущихся к пропасти… Яркая бронза, грандиозные размеры… Как тут не вспомнить его стихотворение «Монумент», где он словно предвидел ситуацию.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!