Смотрящий по неволе - Александр Логачев

И Михаил Геннадьевич это чуял не только селезенкой, но и порами кожи, и предстательной железой, и не рискнул дернуться даже в самый удобный момент, когда Шрам следом впритык поднимался наружу из люка.

Второй гоблин ринулся к папе на выручку. Типа, готов на халяву жизнь спустить. Но господин Хазаров послушно притормозил его движением руки, получив сквозь ткань пиджака в спину подсказку. Спрятавший руку с «ТТ» в карман Шрам этой непустой рукой управлял папой, будто играл на детской компьютерной приставке «Сега».

– Где мои ребята? – прохрипел Сергей папе на ухо.

– С ними все путем. Сидят и ждут тебя в комнате с цветами.

– Причем здесь цветы?

– Сегодня здесь Алина выступает. Давай быстрее разрешим наши проблемы, я не хочу пропустить ее номер, – опять стал играть надменное равнодушие к внешним суровым обстоятельствам Михаил Хазаров. Все таки он был орел даже при плохой погоде.

– Лады. Избавься от торпеды, – сказал Шрам, а сам подумал: « Шел трамвай девятый номер, на площадке кто-то помер...»

– Подожди меня в машине, – повелел папа последнему мордовороту, – Если я через полчаса не появлюсь, вернись и грохни этого человека! – чего папа не сказал вслух, так это: «Вызови подмогу», но телаш и без слов все понял. Головастый был.

Кстати, им приходилось надсаживать глотки, поскольку задник сцены превратился в джунгли. Мишка, отрываясь по полной, забрался в буфет, выжил буфетчика и принялся лопать неочищенный от фантиков шоколад и от целофана арахис. А макаки прыгали по столам, швырялись солонками и орали, будто в брачный период. Сверху порхали голуби и гадили на головы претенденткам на чин «Мисс Петербург» и менее красивым подружкам.

Вдвоем под ручку Шрам и Михаил Геннадьевич поднялись по лестнице туда, откуда спустились десять минут назад. Но как за эти десять минут переменился расклад!

Мимо них прожурчали семимильными ножками вниз два полных аппетитного тела купальника. Номера «один» и «три»:

– Она такая: «Я уже почти королева Петербурга!». А я такая: «Если ты королева, то я – Мерлин Монро!». А она такая стерва: «Какими противозачаточными таблетками пользуетесь, мисс Мерлин?»!

– Это фигня, вот у меня завтра контрольная по алгебре...

И все же папа приготовил Шраму подляну. Во-первых не открыл, что вместе с виршевскими бойцами в гримерной номер сорок семь пребывает Урзум – пусть это будет сюрпрайз. А во-вторых, еще когда Урзум звонил папе на трубу в буфет, он сообщил кое-какую закодированную информацию. Урзум сказал, что приволок розы, и сказал, что они – красные. Не белые, а КРАСНЫЕ, хотя Алина признает только чайные.

И вот дверь с номером «Сорок семь». Она рядом с «Сорок пятой». Забавно, да?

– Ты трындишь только про цветы, – сквозь зубы предупредил Шрам папу на ухо и вынул тэтэшку из кармана, благо коридор был пустынен, как Сахара.

Не так собирался намекнуть о причине своего возвращения и о своих стесненных обстоятельствах гражданин Хазаров, но делать нечего. Да и Урзум не пальцем деланный. Должен просечь. Папа нервно трижды стукнул костяшками в дверь и сдавлено просипел:

– Это я. За букетом.

Дверь через десять ударов пульса колебаний все же нехотя щелкнула замком и стала открываться. И чтоб поторопить, Сергей помог двери распахнуться мощным ударом ноги. Шарах! Коронный номер! Вместе с дверью внутрь мешком картошки провалился и открывший ее Урзум.

И Шрам, не давая врагам опомниться, втолкнул папу внутрь. И все ему стало сразу ясно, ведь сшибленный дверью Урзум упал на вытянувшихся на полу вдоль дивана Леху и дядьку Макара. Сразу невооруженным глазом видно, что навсегда успокоившихся Леху и дядьку Макара. А если какие-то сомнения, то в головах братков зияли дырки контрольных выстрелов. Ну и кровищи вокруг было, естественно, чуть ли не по колено. Родная кровь!

Верные корешки тихо лежали мертвые, но ведь Урзум-то был всего лишь контужен дверью. А что для Урзума шалбан дверью? Так, клопиный укус. Урзум из полулежачего положения наставил ствол, папа кинулся на пол, открывая мишень по имени Сергей Шрамов. Но рефлексы Шрама оказались быстрее, и пуля вошла Урзуму в мутный, будто леденец, глаз, а вышла из затылка, вывернув кусок черепа размером с арбузную дольку. Мозги разбрызгало растаявшим мороженным крем-брюле.

И все. В облаке порохового дыма, едкого и быстро смешивающегося с дурманящим ароматом цветов и одуряющим запахом грима, остались двое живых. Папа в луже чужой крови на полу, и Шрам на фоне женского театрального шмотья. Но Шрам был главнее, потому что у него в руке взывал к мести пистолет.

– Ты во всей этой пальбе виноват! Ты меня кинул! – заныл, не решаясь встать на ноги, Михаил Геннадьевич, – Ты зажал чемодан с баксами, которые приволок Смит для бычары из «Семи слонов». Ты Эрмитажные списки отрыл и начал в обход меня чинуш к ногтю ставить! Ты не по понятиям на старшего покатил!

Это был еще один в довершение к предидущим роковой удар судьбы. Об блефе с Эрмитажными списками настучать господину Хазарову могла только сладкоголосая Алина. Причем, подруга не ведала, что Шрам в наглую именно блефовал.

Телега гереушника подтвердилась до донышка – папе все подкожные дела Шрама сливала именно Алина. Шрам для Михаила Геннадьевича ковырал нефтяную скважину, а этот ханыга все это время бредил Эрмитажными списками. То Урзума засылал с понтом с подначками, а когда Шрам просто пожал плечами, в известный бар была снаряжена Алина. Алинка – Алина – Алинушка. Девушка, проколовшая сердце Сергею Шрамову шпилькой каблука. Пришившая Сергея к своей юбке серебряными гитарными струнами, заворожившая Сергея волшебным голосом, будто сирена, и отравившая Сергея змеиным укусом. Последняя сука!

А папа корчился у ног и от наезда плавно перешел к мармеладному лебезению:

– Бери у меня половину дела, будем на пару работать! Бери у меня Алину, я же просек, ты на ней крышей поехал! Только не стреляй!!! – глазки Хазарова стали приторными, будто имбирные пряники.

– Уймись, заткнись и успокойся, – устало сказал Шрам, – Разве я могу в тебя стрелять? Это не по понятиям. Ты – мой папа, а я – твой человек. А чемодан баксов я потратил на дело. Замаксал, чтоб все досье на меня в пепел превратились. Теперь я чист перед Уголовным Кодексом. А заешь, почему я на зоне под лоха косил? Мама в предсмертном письме просила, чтоб завязал. Ан, не вышло. Не дали. Сперва Каленый с Лаем не дали, потом ты не дал. А нефтекомбинат будет крыше, как положено, десять процентов с прибыли засылать, – Шрам за шиворот поставил обтекающего чужой кровью раскисшего папу на ноги, – Разве я смею в тебя выстрелить, в своего папу? – посмотрел Шрам в запавшие сырые глаза Михаилу свет Геннадьевичу, – Мы даже сможем поладить... При одном условии... Я останусь живым, а крысятник станет мертвым, – и точным ударом рукоятки пистолета раздробил господину Хазарову кадык.

И уже родная кровь брызнула у генерального папы изо рта, будто он выплевывает слишком горячее какао. И рухнул отец хазаровской братвы валетом к Урзуму. А Шрам постоял, посмотрел на липкое дело рук своих. Вытер об чужую полу отпечатки пальцев с «ТТ» и вложил в еще послушные холеные пальцы Михаила Геннадьевича.