Детская книга - Антония Байетт

— Здесь граница страны эльфов, — сказала королева. — Это страна теней, где странствуют те, кто лишен тени.

Скалы и трава в этой стране были серые, и речка, бежавшая вдоль дороги, тоже была серая, и кусты, мимо которых проезжали путники, были серые — как тень, как крыса, и еще слышался шум и плеск, словно волны разбиваются о берег. И серый ручей быстрее побежал по серым камням, и на нем появились небольшие волны, увенчанные барашками серой пены. Юбка дамы все еще светилась зеленым, шкура лошади все еще призрачно белела, и собственные ладони Томаса все еще розовели из-за человеческой крови, которая текла у него под кожей.

Река добежала до галечной отмели, на которую почти бесшумно набегал прибой и откатывался назад, окружая отмель розово-серыми кружевами. Томас не видел, где другая сторона этой воды — ее поверхность разбивалась на бесконечное множество блестящих зеркалец, — но видно было, что она не серая, а красная, словно кровь, а может, это и была кровь. В грифельно-серых, низко нависших небесах не было ни солнца, ни луны. Лошадь, не колеблясь, ступила в кровавый прибой и пошла вперед, изящно поднимая гордые ноги. Скоро кровь уже дошла ей до колена, а временами была и по грудь. И Томас увидел, что кровь как будто бы пятнает белую шкуру, но затем стекает с бабок и серебряных копыт, не оставляя никакого следа. И так они продолжали свой путь, и Томасу казалось, что он длится уже не часы или дни, но недели, и лишь шум воды не переставая гремел в ушах, а перед глазами прокатывались серые и алые волны.

В конце концов они достигли другой отмели (иначе мне не о чем было бы рассказывать дальше), и лошадь вышла на мелкий прибрежный песок. Он светился золотым светом, и глазам Томаса предстал длинный пляж, белые меловые утесы, покрытые яркой зеленой травой, белые чайки, которые кружились и кричали, и несколько лохматых овец, которые, примостившись на краю утеса, жевали низкорослые кустики. Стены утесов были испещрены расселинами; из некоторых вытекали ручейки, промывая себе дорогу в песке и огибая круглые камушки. Томас оглянулся и увидел поодаль в море красную линию — край кровавого потока — и огромную стену, подобную поднимающемуся с моря туману: это была граница серого мира, и через нее вообще ничего нельзя было разглядеть.

— Это моя страна, — сказала эльфесса, спешиваясь и помогая Томасу слезть. — И здесь мы должны расстаться, ибо я, хоть и живу под холмом, не могу пойти с тобою под землю, куда ныне лежит твой путь. Я дам тебе свой мешок с едой и фляжку с водой из источника в моем саду, куда, я надеюсь, ты придешь в свое время. Нужный тебе путь — один из них, ибо их много — пролегает через среднюю из трех расселин, которые ты видишь на отвесной стене утеса. Ты должен идти все вглубь и вниз, вглубь и вниз, туда, где ждут королева темных эльфов и крыса. Путь долог — тебе придется идти, карабкаться, лезть и ползти. В штольнях — там, внизу — обитают самые разные создания, люди и нелюди, и древние, и очень юные и потерянные. Ты найдешь помощников и спутников — это я провижу, — а также встретишь опасных тварей и диких тварей: иные будут посланы Ею, а другие следуют лишь своей воле, не имея никакого отношения к эльфам, крысам или теням. Ты хорошо поступишь, если найдешь себе спутников, но выбирай их осмотрительно, ибо там, внизу, обитают злонамеренные создания, которые на первый взгляд кажутся разумными и дружелюбными.

У меня для тебя три дара. Первый — это свет, который будет сиять в темноте: он сделан из эльфийских светлячков, заключенных в стеклянный флакон, и на миг вспыхнет невыносимо ярко, если потрясти флакон и шепнуть светлякам слова «эльфийский свет». Я всем сердцем заклинаю тебя не говорить никому об этом флаконе, как и обо всех остальных дарах. Второй дар — неточная карта подземных ходов, ведущих к чертогу темных эльфов. Ее составили светлые эльфы много лет назад, и многие погибли в подземных проходах, и мы не знаем — ибо из знающих не выжил ни один, — насколько она точна и сколько важных проходов на ней не указано. Если ты сможешь отметить на ней, где она неточна, а где верно отражает ходы, ты сослужишь хорошую службу тем, кто придет после тебя.

Третий дар — вещь, которую я сама до конца не понимаю. Это небольшая латунная клетка, в которой подвешена — мы не знаем, какой наукой или магией, — хрустальная игла, которая свободно вращается и указывает путь к сердцу горы. Говорят также, что эта игла испускает странный свет, синий, как цвет горечавки, если Она где-то поблизости, но я не могу поклясться в истинности этого.

Ты можешь задать мне вопрос.

— Один? У меня их тысячи.

— Один. Иди быстро и не оглядывайся, а не то наступит время прилива, и вода закроет вход в пещеру.

— Что будет хуже всего там, внизу?

— Хуже всего? Крыса и королева темных эльфов опасны. Но хуже всего может быть твоя собственная тень, когда ты ее встретишь. Если ты ее узнаешь.

— Это плохо, потому что ее-то я и должен искать.

— Да, очень плохо. А теперь иди быстро и будь осторожен.

В сентябре 1896 года Том надел новую, с иголочки, школьную форму и сел в поезд на вокзале Кингз-Кросс вместе с толпой других учеников из Марло. Провожать его явилась вся семья — Олив, Виолетта, Дороти, Филлис и Гедда, причем Виолетта несла младенца Гарри, и Том сразу же понял, что стесняется своих родных. Их было слишком много, они были слишком громогласны, слишком возбуждены, слишком женщины. Красота матери бросалась в глаза, и это тоже было лишнее. Дороти была вся всклокоченная и тоже бросалась в глаза, совершенно по-иному, и это тоже было лишнее. До того они долго и неоднократно обсуждали, насколько коротко ему следует подстричься. Его подстригли один раз, и кузен Чарльз сказал, что это не годится, слишком по-девчачьи, и Тома подстригли еще раз, очень коротко, так что он чувствовал себя голым, и ему казалось, что он похож на каторжника. На голове у Тома была шапочка, сшитая из треугольников винно-красного и золотого фетра, с кисточкой и дурацкими узкими полями; прекрасное лицо Тома казалось в ней яйцевидным. На Томе был блейзер того же густого винно-красного цвета, с единорогом, вышитым тусклым золотом на нагрудном кармане. Тому, как первогодку, не разрешалось ни застегивать блейзер, ни совать руки в карманы. Дополнял наряд винно-красный галстук с маленькими единорогами, который через два года разрешат сменить на вязаный галстук, а когда Тому исполнится восемнадцать — на галстук-бабочку. Негнущийся белый закругленный воротничок рубашки полагалось застегивать до конца — чуть позже Тому разрешат ходить с расстегнутым воротом, а еще чуть позже он сможет носить рубашки с отложным воротничком, как настоящий мужчина. Мать сказала, что присутствие в гербе школы сказочных существ — единорогов — может свидетельствовать о развитом воображении. Том подозревал, что это не так. Когда он поднялся в вагон, Гедда завыла, и ее пришлось увести.

Так он отправился на север. Школа Марло располагалась среди йоркширских равнин, за околицей небольшого рыночного городка под названием Фостер. Это было уродливое здание, построенное из серых каменных блоков, внушительное и похожее на тюрьму, с разнообразными анахронистическими башенками и воротами с опускной решеткой. Том увидел Джулиана Кейна во внутреннем дворике школы и окликнул его. Джулиан подошел особенной походкой — среди учеников модно было передвигаться этаким лисьим поскоком — и вполголоса приказал Тому никогда не обращаться к нему по имени и никогда первым не заговаривать со старшими мальчиками. Откуда мне все это знать, сказал Том. Ничего, сказал Джулиан, скоро научишься, или обер-офицеры из тебя это быстро выбьют. Мальчики, которые в Итоне назывались префектами и козерогами, в Марло были обер-офицерами и шестерками. Джулиан спросил, в какой дом распределили Тома, и Том ответил, что в Джонсон. Дома в школе назывались по драматургам семнадцатого века, наследникам Марло: Деккер, Джонсон, Миддлтон, Форд, Уэбстер и Тернер (англизированная форма фамилии Турнёр). Том сказал, что он будет шестеркой Хантера. Хантер, мускулистый блондин с лицом резким, как нож, был главным обер-офицером дома Джонсон. Он был капитаном второй сборной школы по крикету и загребным в команде Джонсона по гребле. У Тома составилось о Хантере неблагоприятное впечатление, но он не рискнул спросить у Джулиана, каков Хантер на самом деле — вдруг этот вопрос тоже нарушает какое-нибудь непостижимое табу. Джулиан знал, что собой представлял Хантер, но не осмелился сказать. Том и сам скоро все узнает. Джулиан принадлежал к дому Форд, где главным обер-офицером был добродушный парень по имени Джебб. Джебб был лучшим медленным боулером во всей школе, а потому не испытывал потребности в самоутверждении. Джулиан посмотрел, что сотворили с красотой Тома, втиснув его в блейзер и шапочку, и увидел, что красота эта не померкла. Бритая шея и затылок были изящны и уязвимы. Шестерке Хантера это предвещало ужас. Держись подальше от Хантера, хотел сказать Джулиан, подальше от Хантера, милый. Невинный рот Тома был само совершенство. Сейчас этот рот произносил: «Здесь столько всего нужно знать, а никто тебя этому не учит».