По закону меча. Мы от рода русского! - Валерий Большаков

Олег поморщился, отгоняя коварные мыслишки, и глубоко вдохнул соленый, сырой воздух. Заметно похолодало, солнце спряталось за длинное серое облако, скрашивая розовым муаровую каемку. Приближался шторм.

* * *

Море стало сизо-зеленым, с длинными изгибами пены. Волны вздыбились и несли вскинутую воду туда же, куда летели облака – серые, серебристо-дымчатые, сизые, угольно-черные, пухлые и рваные в клочья. Тучи ворочались, мчались кувырком, клубились, растаскивались ветром на куски и снова лепились в кипящей целокупности.

Олег с тревогой прислушивался к скрипу дерева и звону туго натянутых снастей – ветерок, задувший с севера, поднимался с утра, поднимался, да и задул во все десять баллов. Буря к полудню набрала полную силу и больше уже не ослабевала в течение всего времени, пока скедии выносило в Русское море.

Что-либо противопоставить шторму было нельзя. Только держать лодью носом к волнам, к этим чудовищным, дымящимся водяной пылью стенам из серо-зеленой влаги. Пусть пенистые потоки перехлестывают через тебя, лишь бы не опрокинуло судно, не перетерло в страшной вихревой пучине.

Сухов отер лицо и взглянул на небо. Клочкастые тучи неслись с бешеной скоростью, их муаровое рванье подсвечивалось сполохами молний. Голая мачта описывала круги и восьмерки, потрескивала и постанывала натянутыми штагами.

На корме, отплевываясь и скалясь от натуги, удерживал рулевое весло Котян.

– Что-то ветрено сегодня! – проорал Пончик.

– Ага! – подхватил кормщик. – Видат, к дождю!

В это время скедия резко вскинула нос, и над кормой вздыбилась крутая водяная гора.

– Держись! – крикнул Олег.

Исполинская тягота воды, обрушившейся на полуют, наделала бед – неслышно лопнул штаг, унесясь черной змеей, и мачта с треском, резким, как выстрел, сломалась посередине. Вынырнув из пены, Сухов увидел очумелого Котяна, вцепившегося в рулевое весло, и только потом разглядел Пончика, барахтавшегося шагах в двадцати от борта, по шею в кипящем море. Недолго думая, Олег накинул на себя петлю фала, схватил спасательный бурдюк и прыгнул в шумящую пучину.

Природа будто взбесилась – визжащие ветра срывали с волн брызги и швыряли их, рассеивая в пыль. Волны налетали друг на друга, сталкивались, дробили свой накат, опадали, проваливались, кружась водоворотами, и снова вставали чередою, поднимая и обваливая грохочущие навесы вспененных гребней.

Олег доплыл до Пончика и натянул ему на голову спасательный мех, надутый «колбасой » и свернутый кольцом.

– Суй руки! – крикнул Сухов.

– Да я так...

– Суй, сказал!

Шурик просунул руку в круг, загреб и пропустил другую.

– Во! Поплыли!

Но нет, так просто изо всей этой свистопляски не вырваться, не пересилить чудовищную и равнодушную мощь моря! Фал вдруг резко натянулся и сразу ослаб, Пончика и Олега раздернуло, а продолговатое, мокро-блестящее тело скедии стало быстро удаляться.

Зло отфыркиваясь, Сухов распутал оборванный фал и сбросил его с себя. Пончик, поднятый на гребень, скатился как по горке.

– Вода холодная! – проорал он.

– Ничего! – крикнул Олег. – Не зима!

Водичка бодрила так, что глаза на лоб лезли.

– Понт какой-то беспонтовый! – провопил Пончик, отплевываясь. – Я видел, наши вроде заворачивают!

– Ты греби, греби давай!

«Сокол» опасно развернулся бортом к волне, его сильно накренило, но кормщик вырулил-таки, и корабль выровнялся, стал клевать воду носом, взметывая брызги.

– Вижу бревно! – донесся до слуха Олега крик Пончика.

– Это мачта! Хватайся!

Полупритопленный ствол с обмоткой из тугого каната здорово помог Сухову. Намокшая одежда стесняла движения и тянула вниз, а холод отбирал все силы.

Скедия неожиданно приблизилась, ее штевень стукнул по мачте, разворачивая ее. «Щас как шмякнет о борт!» – мелькнуло у Олега. Вслух он крикнул:

– Держись!

Мокрый, блестящий борт «Сокола» наехал дощатой стеной, и тут сверху протянулись крепкие руки друзей.

– Хватайся! – проревел Турберн.

Олег подпихнул Пончика, тот вцепился и полез наверх. Волна резко отнесла Олега от борта и бросила на него. Сухов извернулся, спружинив ногами. Схватился за планширь и вскарабкался на борт.

– Ну вот! – сипел Пончик, кутаясь в кошму. – Хоть искупался напоследок... А то как это – на море был и не поплавал!

– Ветер стихает! – громко сказал Ивор.

– А толку? – уныло сказал Боевой Клык, щупая огрызок сломавшейся мачты.

– С-справимся... – выдавил Олег.

К ночи ветер стих совершенно, воды улеглись, разгладились влажным зеркалом, но небо прояснело лишь к утру. Так что определиться по звездам, куда их занесло, не получилось. Работу навигатора исполнил Пончик – на восходе солнца он протер глаза и обнаружил землю по левому борту.

– Остров! – заголосил он.

Тут уж все пробудились. Зевая и расчесывая дыбом вставшие космы, Боевой Клык тут же сделал привязку к местности:

– Левка!

* * *

«...Есть в Эвксинском Понте против устьев Истра посвященный Ахиллу остров, называемый Левкой и имеющий в окружности двадцать стадий; он весь покрыт густым лесом и наполнен дикими и ручными животными; на нем находится храм Ахилла с его статуей». Так о Левке говорил Павсаний в своем «Описании Эллады». Весь античный мир знал Левку – остров был местом погребения Ахилла, здесь же якобы находился один из входов в преисподнюю. На нем никогда никто не жил, единственной постройкой на Левке был Ахиллесов храм, а единственными обитателями – жрецы этого храма, порою устраивавшие поминальные игры. К шестому веку жрецов извели христиане.

При северо-восточных ветрах остров был отрезан от мира: его западный и южный берега обрывисты, а в остальных местах якоря переставали держать дно.

– К берегу! – повеселел Инегельд.

Осторожно обойдя гряду рифов, скедия подошла к северному берегу острова и бросила якорь. Еще три скедии уже толклись у берега. На пляжах, занесенных водорослями, возжигались костры, а с моря подходил последний корабль флотилии.

– Слава богам, – бодро высказался Клык, – все живы! Так, расходимся и ищем дерево для мачты! Турберн, останься, надо планширь менять. Видал, как мачта долбанула?..

* * *

Тропинка вывела Олега на довольно широкую песчаную дорожку. С обеих сторон на нее напирали разросшиеся кусты – словно толпа встречающих, машущих флажками. За кустами поднимался молодой еще лес – прилизанные веретена кипарисов перемежались с платанами и лохматыми туями. Слабый ветерок задувал с юга, донося запах тимьяна, перебиваемый ароматом гниющих водорослей.