Орёл в стае не летает - Анатолий Гаврилович Ильяхов

государстве возникает относительная стабильность, достигается мир и порядок.

Эти мысли, высказанные в качестве советов воспитаннику, Аристотель записывал по вечерам на листы папируса, намереваясь использовать их для слушателей своей школы, которую мечтал открыть в Афинах. Но это будет нескоро…

Гомер, женщины и войны

Филипп прибыл в Миэзу, чтобы проведать Александра, который полгода учился здесь наукам. После обмена приветствиями и расспросов о здоровье наставник подробнейшим образом поведал царю об успехах сына, а в завершение, чтобы сделать ему приятное, сообщил:

– Александр хорошо усваивает греческую литературу, восхищается «Илиадой», читает на память целые главы и восторгается Ахиллом.

Царь неожиданно скривил гримасу:

– Моя супруга внушила сыну, что Ахилл – предок эпирских царей. Вот Александр и хочет быть похожим на этого бешеного мирмидонянина*. – Голос Филиппа зазвучал строго. – Александр как наследник обязан почитать предка нашей семьи, Геракла, древнейшего героя в роду македонских царей. Не зря греки предпочитают восхищаться подвигами Геракла, а не буйствами Ахилла.

Лицо Филиппа медленно покрывалось красными пятнами.

– Аристо, если уж речь зашла о женщинах и Гомере, хочу напомнить, что, если бы не женщина, войны между греками и Троей могло не быть. – Филипп сделал паузу, поглядывая на Аристотеля. – Если бы не Елена, жена царя Спарты. И вообще, женщины были и будут причинами раздоров между мужчинами, разных войн, заговоров и прочих губительных для народов потрясений!

Заметив недоумение Аристотеля, с охотой пояснил:

– Взять хотя бы недавнюю войну союзных греческих городов с Фокидой. Греки обвинили фокидян в нарушении священного Дельфийского договора, а на самом деле всё началось из-за того, что один фокидянин похитил фивянку Феано, знатную замужнюю женщину, влюблённую в этого фокидянина! Оскорблённый муж выступил на собрании с призывом отомстить за свою честь всем Фивам. И вот результат! И «Криссейская война» случилась между криссеянами и аргосцами только из-за похищения женщин, возвращавшихся из Дельфийского святилища; война длилась десять лет.

Аристотель, отметив воинственное настроение царя, не осмелился возражать, хотя обычно не оставался равнодушным, когда замечал вольное обращение с историческими фактами. Но сейчас он поддержал собеседника:

– Твои доводы, царь, кажутся мне убедительными. Из-за женщин в истории Греции всегда происходили несчастия. Геракл погиб в мучениях по вине Иолы*. У царя афинян Тесея после женитьбы на Федре* погиб по её вине сын Ипполит. Фемисто убила собственных детей из ревности к мужу. Была ещё Кассандра, из-за которой погиб Агамемнон. Египет покорился Персии тоже по вине женщины.

Филипп поднял брови, показав готовность выслушать эту историю.

– Да, это так! Однажды персидский царь Камбиз, прослышавший, что египтянки в постели искуснее всех женщин, послал евнуха к царю Амасису в Египет, просить в жены одну из его дочерей. Но Амасис, опасаясь, что дочери уготована судьба наложницы в многочисленном гареме Камбиза, передал Нитетиду, дочь казнённого им царя Атрия, объявив её собственной дочерью. Не ведая подлога, Камбиз был в восторге от прелестей Нитетиды, а она из желания отомстить Амасису открылась персидскому царю. Разгневанный Камбиз пошел войной на Египет, покорил его и жестоко расправился с царём Амасисом.

Рассказ Аристотеля неожиданно отвлёк Филиппа от неважного настроения, сложившегося в последнее время из-за общения с Олимпиадой. Супруга становилась невыносимой, требовала внимания как к царице и матери наследника. Филипп понимал, что прежней любви или хотя бы привязанности к супруге уже не будет, поэтому подумывал о разводе. Но искать новую невесту было некогда – дело непростое, хлопотливое и ответственное. А если учесть, что Александр уже почти взрослый, ясно, что будет защищать мать и злиться на отца. Ситуация тупиковая!

Филипп отогнал неприятные мысли и, возвращаясь к Гомеру, спросил с ухмылкой:

– Аристо, ты на самом деле доверяешь всему, что написал Великий Слепец?

– Готов подтвердить, что у меня не было повода отрекаться от него. Он действительно великий поэт эллинов.

– В таком случае ты веришь, будто ахейцы завоевали Трою в той войне?

– Мне кажется, такой факт не обсуждается вообще. – Аристотель не мог понять, куда клонит Филипп.

– А я хочу открыть истину, которая может не понравиться Греции. – Филипп многозначительно посмотрел на Аристотеля. – Я тебя удивлю, если скажу, что Гомер своими поэмами ввёл в заблуждение доверчивых греков и тебя тоже? На самом деле всё, о чём он написал, было иначе, чем он изобразил, или совсем не происходило!

Царь говорил жёстко, словно рубил мечом с плеча:

– Аристо, ты не будешь отрицать, что слепой Гомер был одним из тех рапсодов*, кто воспевал героические деяния древних греков на пирах?

Аристотель согласно кивнул.

– Вот и хорошо! А знаешь ли ты, откуда рапсоды брали песни, рассказывающие о событиях, происходивших в очень давние времена? Отвечу, из древних сказаний бродячих аэдов. Рапсоды странствовали из города в город, их приглашали в богатые дома на пиршественные застолья, где они исполняли эпические песни, приятные для слуха хозяев. Повторюсь, «приятные слуху греков». По разным причинам, вольно или невольно, многие истории, первоначально сочинённые в «Илиаде» и «Странствиях Одиссея», в угоду одних слушателей выбрасывались, а в других случаях присочинялись, дополнялись или изменялись. А после того как Писистрат* позаботился отредактировать в письменном виде Илиаду и «Странствия Одиссея», как ему подсказали его сердце и разум, греки приняли эти тексты за истину. Вот почему на афинского тирана до сих пор говорят, будто он «вымарал» несколько глав против правды в пользу греков. А всё потому, что греки падки до славы – даже когда она дурная!

В последние слова Филипп вложил немало сарказма, радуясь возможности выразить его собеседнику, невольному представителю всей греческой нации. И хотя такой ход мыслей, идущий вразрез с тысячелетним представлением о Троянской войне, Аристотеля не устраивал, он опять проявил терпение. Решил выслушать до конца оригинальную версию македонского царя.

И всё-таки убеждённость, с какой Филипп излагал своё предположение относительно Гомера, давала плоды. По ходу странного, на первый взгляд, разговора Аристотель если не засомневался, так задумался…

Во-первых, он сейчас понял, почему лучшие афинские политики вроде Демосфена уступают македонскому царю в дипломатических сражениях: ожесточённый натиск, психологическое давление на разум противника – вот главные преимущества Филиппа-политика. Во-вторых, не соглашаться с аргументами царя Филиппа достаточных оснований у него не находилось. Гомер действительно был одним из представителей древнейшей профессии бродячих певцов, носителей языка греческих легенд и мифов, передаваемых из уст в уста. Кто с этим будет спорить! Поколения аэдов выработали особый поэтический язык, гекзаметр, богатый старинными словами и оборотами, с готовыми выражениями для описания часто повторяющихся действий. Они часами, сменяя друг друга, выступали перед разными категориями слушателей – воинами