Маска резидента - Андрей Ильин

Люди. Главное дело, и людей-то почти нет. Более-менее постоянно выходит только охранник, прогуливающий собаку. Шлепнуть бы этого пинчера, раз до хозяина добраться не могу. Может, его с расстройства инфаркт хватит. Вон какая собаченция ухоженная. Другой детей родных так не содержит. Ей-богу, укокошу с досады, чтобы не отвлекал, не маячил туда-сюда со своим провожатым на поводке. То-то будет удар для подопечного обнаружить своего любимца в дохлом, как самая беспородная дворняга, виде! Ведь притащит, поди, ее пред светлы очи «шестерка»-охранник. Не бросит где-нибудь возле мусорки. Еще и похороны устроят, и поминки богаче, чем иному человеку. А ведь точно притащит. И устроят. Как пить дать!

А ну, крутанем обратно. Собака. Охранник, выводящий ее каждый день. Каждый божий день. Каждый, без перерывов. Один и тот же охранник. Одну и ту же собаку…

Еще не раз, не два и не десять я обсасывал пришедшую в голову идею.

Собака. Охранник. Приход-уход. Каждый день… Телескоп я бросил на крыше. Пропадай он пропадом. Я с его помощью свое открытие уже сделал. Пусть теперь другие наукой занимаются. Хоть даже те, несущие охранную вахту дворники. В конце концов, в тубусе телескопа, если из него внутренности вытряхнуть, можно очень даже замечательно хранить метлы.

Утром я вышел на последнюю, шестую, охоту. Из всего оборудования у меня были небольшой, чуть длиннее спичечного коробка пистолет с глушителем и истекающая дамскими запахами сучка эрдельтерьера, купленная накануне на Птичьем рынке. Эрдельшу мне до того пришлось малость поколотить, чтобы у нее выработался устойчивый отрицательный рефлекс на своего нового хозяина. Я воспитывал ее примерно так же, как дрессировали в свое время в учебке меня, когда хотели надежно закрепить какие-нибудь вновь требуемые навыки. За короткое время я добился выдающихся, куда там Дурову, результатов. При виде меня прикупленная на рынке собака, даже если в руках я держал, поводя у ее носа, первоклассную сахарную кость, норовила сорвать с места в галоп и убежать на самый край собачьего света. Контрольным словом, запускающим этот механизм страха, я избрал команду «нельзя!». Это «нельзя!» для моей любимицы было страшнее вышедших на промысел собачников! Слаба в коленках оказалась породистая животина. Люди, я в том числе, такие упражнения годами выносили без скулежа и поджимания хвостов. Еще и спасибо инструкторам говорили! А говорят — «собачья жизнь». А курсантская жизнь — не слабо?

Свою милую собаченцию я, замаскированный под средней руки интеллигента, совершенно случайно прогуливал по маршруту, по которому водили известного мне добермана. Моя эрделька успела изрядно пометить чужую территорию, когда нас догнал возжелавший немедленной любви пинчер. Охранник еле удерживал поводок, и ему было не до того, чтобы рассмотреть меня подробней. Могу поспорить, что максимум, что он запомнил, — это второй свежести плащик, круглые очки и нудные сюсюканья по поводу того, что моя девочка такая умница, что достаточно раз сказать «фу» — и как обрезает. И что родители у нее привезены из Франции. И что щенилась она два раза. И что…

Верно подмечали инструктора-сыскари: менее всего привлекает внимание навязываемое знакомство. После такого занудства в памяти у собачьего охранника останется только ощущение беспокойной тоски. А вы вашего пинчера развязывали? Да? Нет? А кто его папа? А мама? А дедушка? А шлейку вы где покупали? Я довел охранника до такого состояния, что он, наплевав на собаку, смотрел уже только на меня, подбирая слова для достойного, желательно в цензурной форме, ответа.

— А все-таки согласитесь, что у вашего пинчера окрас несколько тускловат… — не допуская паузы, бубнил я, отвлекая внимание на себя, одновременно вытаскивая из рукава хорошо заточенный стропальный нож и приближаясь к поводку.

— Вот моя эрделька… — я резко повернул голову в сторону своей собаки, охранник сделал то же самое, и я мгновенным движением перерезал струной натянутый поводок добермана-пинчера.

Освобожденный кобель радостно отскочил в сторону.

— Нельзя! Нельзя! Фу! — что было сил заорал я и отпустил поводок.

Услышав знакомую, не сулящую ничего доброго команду, терьерша, взвизгнув, отпрыгнула сразу на два метра и, напрочь забыв о только что закрученном с пинчером романе, припустила со всех четырех лап туда, куда смотрели ее выкатившиеся с испугу глаза.

— Нельзя. Нельзя. Стой! — орал я вослед, закрепляя первоначальный успех. От моих возгласов бедная собака все более и более припускала ходу. — Нельзя-а-а! — Доберман-пинчер рванулся за невестой.

— Стой! — совершенно по караульному уставу кричал вместе со мной охранник. Я так и ожидал услышать необходимую в таких случаях добавку «стрелять буду!». Так мы орали дуэтом. Он — «Стой!» Я — «Нельзя!» Вильнув на прощание хвостами, собаки скрылись за ближним поворотом. Доберман был утрачен хозяином навсегда. А вот терьерша вовсе нет. Хватаясь за сердце и голову, изображая отчаяние по поводу внезапной утраты любимицы семьи, я, честно говоря, совершенно не волновался. Куда она денется. У нее в ошейнике вмонтирован микропередатчик, каждые сорок секунд посылающий сигнал на мой находящийся в кармане приемник.

Уже через четыре квартала я обнаружил пропавших собак, самозабвенно занимающихся в подворотне любовью. Я приблизился, вытащил пистолет и, пусть меня простят члены Общества охраны животных, выстрелил. Единственно, что я могу гарантировать защитникам городской фауны: доберман почил не в худший из моментов своей жизни. Хотел бы я скончаться в процессе такого захватывающего мероприятия! Несбыточная мечта.

А что прикажете поделать? Пожалеть разжиревшую на ворованных харчах собаку и тем подставить себя? То есть моя жизнь против жизни пинчера? Такое справедливо? Простите за резкость, но я столько видел на своем веку людских смертей, что не могу себе позволить жалеть какого-то кобеля, даже если он породистей, чем я. Богу — богово, собакам — собаково! Давайте не будем путать фауну и человека! А кому такой подход не нравится, пусть посетит палаты умирающих от лейкоза детей. Это его несколько отрезвит!

Я убил необходимую мне для дела собаку и притащил ее на одну из съемных квартир. Там, в ванной, еще раз извиняюсь за неприятные подробности, я распотрошил покойного добермана, вытащив внутренности и набив пустое брюхо солидным запасом пластиковой взрывчатки и мелких гвоздей для повышения убойной силы заряда. В другой разрез, сделанный под челюстью, я всунул микрофон микропередатчика. Брюхо и шейный разрез я зашил косметическим швом самым тщательным образом, замаскировав шерстью. Я несколько раз осмотрел собаку и взвесил ее, чтобы первоначальный вес совпадал с нынешним. Вроде ничего.

Собаку я положил в трехстах метрах от недоступных мне ворот. Ее нашли через час. Два охранника, ухвативши за лапы, потащили тело в дом. Я рассчитал абсолютно правильно. Они не могли ее захоронить, не показав последний раз хозяину.

Я занял позицию десятью дворами дальше. Я стоял на остановке, всунув в уши наушники плейера, и «слушал музыку», вертя в руках коробку из-под сигарет. Я ждал автобус, который мне был совершенно не нужен. В наушниках звучали глухие шаги, скрип дверей, оклики, ругательства несущих не самую легкую ношу охранников. Наконец я услышал тяжелый, похожий на стон, вздох хозяина, увидевшего мертвую собаку, его сдержанные, а потом уже не сдерживаемые всхлипы и причитания. «Кто ж это тебя? Кто этот злодей?!» Я слышал шуршание руки, гладившей мертвую шерсть, и постукивание слез о микрофон, сочувствующие вздохи телохранителей. По собачке печалишься?