Маска резидента - Андрей Ильин

— Добрый день!

Голос, конечно, изменен. Разговор, конечно, фиксируется.

— Кому как.

— Мне надлежит задать вам несколько вопросов.

— Валяйте.

— Число, время вашего приезда…

Подготовка, детали легенды…

Контакты…

Отчеты…

Десять, двадцать, тридцать, пятьдесят заданных в быстром темпе вопросов. Нет, это не похоже на опрос свидетеля, это похоже на допрос обвиняемого. Предварительный, который послужит сравнительным эталоном для неизбежных последующих. Но почему это делается здесь, а не в конторских стенах? Отчего такая спешка? Я не пытаюсь уйти от разборки. Я сам заинтересован в ней. Я сам все расскажу, но не второстепенному, ниже меня по должности и званию, ревизору. Он вообще не имеет права допрашивать Контролера. Задать пару вопросов по существу ревизуемого дела — да, но не допрашивать! Я не по его ведомству, не по его зубам. Его задачи, если он нормальный ревизор, локальны и должны касаться лишь пропажи техбригады и охранника. Что здесь происходит?

Я отвечал на прямолинейные, опасные и второстепенные, внешне совершенно безобидные вопросы, подозревая, что суммарно они загоняют меня в безнадежный тупик. Какие грозней: об имевших место контактах с Резидентом или о погоде в десять часов в позапрошлую пятницу, еще надо посмотреть…

Мне надлежало отвечать, потому что отказ мог быть истолкован как желание скрыть какие-то факты. Одно то, что он задавал такие вопросы, говорило об его далеко выходящих за рамки обычных званиях. По уровню информированности он был по крайней мере равен мне. И я отвечал.

Но уже понимал, что за шелухой сотен предстоящих мне разрозненных и мало связанных друг с другом вопросов таится главный, волнующий Контору — что произошло со мной за неподконтрольные им дни. И еще один, боюсь, уже не Конторы, — что я знаю?! Из-за него ревизор превысил свои полномочия. Из-за него весь этот торопливый допрос. Я попал в западню. Я могу объяснить все, если скажу о главном. И я не смогу объяснить ничего, если об этом главном умолчу.

Главным был человек в Центре! Он единственный стоил всех угробленных здесь сил, средств, нервов, жизней ревизоров и трех десятков тел погибших в боевых действиях преступников. Он единственный сводил дебет с кредитом. Без него победа превращалась в поражение, в спровоцированную маньяком-Контролером ради удовлетворения своих извращенных наклонностей кровавую бойню, повлекшую жертвы как среди мирного населения, так и среди собственных работников. Без него все теряло смысл! Он был единственным моим спасением. Но его не было! Потому что я не знал его имени! Мои знания были абстрактны. В этом заключалась вся трагическая обреченность моего нового положения.

Я не знал его и потому не мог говорить о нем! Я не мог гарантировать, что он не допрашивающий меня куратор вновь присланной ревбригады. Что он не пославший его сюда начальник. Что он не начальник того начальника. Я не мог довериться никому, кроме себя, без риска всунуть голову в мгновенно стянувшуюся на шее петлю репрессий. Единственный, перед кем бы я рискнул открыть рот, отважился бы передать дискетку, был Первый. Я никогда не видел его в лицо, но знал, что он есть. Все прочие ради моего же блага — под подозрением! Чтобы не попасть в идиотскую ситуацию — указать на предательство в стенах Конторы самому же предателю, — я должен молчать.

Я не могу открыть истину!

Но что мне тогда говорить?!

На мгновение я растерялся. Но только на одно-единственное, не фиксируемое самыми точными приборами. Если бы этих мгновений было два, ревизор неизбежно подметил бы и отметил в отчете заминку. В следующее мгновение я взял себя в руки, я уже знал, что буду делать! Я буду врать! В конце концов, ложь — это почти вся моя профессия. Я выдаю себя за другого человека, я выдумываю не принадлежащие мне биографии, я самозабвенно рассказываю о местах, где никогда не жил. Я лгу всей своей, точнее, всеми своими жизнями. Наверное, ради дела я солгу даже своей смертью. В этом мое призвание. В этом я профессионал высокого класса. Так, может, не грех хотя бы раз воспользоваться своим умением ради себя.

И я стал сочинять легенду. Не изменяя выражения лица, тональности голоса, не изменяя решительно ничего, я тем не менее изменил направление первоначального движения на 180 градусов! Я не испытывал иллюзий, я понимал, что подробный анализ моих пространных ответов неизбежно выявит кучу мелких противоречий и нестыковок. Мало будет — над моей речью потрудятся специалисты-психологи, врачи уха-горла-носа, речевики, акустики и еще черт знает какие специалисты. Они разложат мой голос на отдельные звуки, составят графики, совместят их с моей фоновой разговорной речью, выявят несовпадения, напряженности, затяжки, скороговорки, смены тональности. Пики и провалы самописцев скажут им ничуть не меньше, чем неточности в изложении фактов.

По-разному себя чувствующий человек говорит по-разному! Каждый в каждом своем состоянии различен и оставляет разные, соответствующие моменту голосовые отметки.

Мою импровизированную ложь раскроют. В этом можно не сомневаться! Но это будет потом, в стенах Конторы. Это будет не здесь! Мне главное — выиграть время. Мне главное — выбраться отсюда живым!

И я стал врать. Я взял инициативу в свои руки. Я искажал истину, добиваясь требуемой мне по легенде картинки.

Я изменял прошлое, почти не изменяя события! Да, изначально все было хорошо. Ревизоры работали. Контролер контролировал. Но ревизоры не заметили главного — что Резидент был под колпаком. Его пасла местная мафия. Нет. Я не знаю, когда и почему она села ему на хвост. Я знаю и рассказываю то, что знаю. Ревизоры не выявили параллельной слежки, но мафия обнаружила работу ревизоров. Ревизоры, как и Резидент, попали под чужое внимание. Это был провал, но о нем никто не догадывался.

Да, признаю, это был брак в работе ревизоров, равно как и курировавшего их Контролера. Но удара с этой стороны никто не ожидал. Установки были другие. Охранник должен был выявлять слежку, направленную на ревизоров, а не на Резидента. Это очень существенно! К тому же он работал один на малознакомой территории, а его противник — на давно освоенной и приспособленной для этих целей местности. Охранник не мог сделать больше, чем сделал.

Слежку мафиозных шпиков за ревизорами заметил Контролер. К сожалению, донести соответствующую информацию до начальства он не успел из-за крайне динамического развития событий, отсутствия, о чем вопрос ранее дебатировался неоднократно, быстродействующих каналов связи и запрета использовать телефонные и прочие, не гарантирующие от технического проникновения, линии. Руководствуясь пунктом 2 и 3 в параграфе 86 общего Положения, разрешающего самостоятельные действия в случае угрозы разглашения служебной информации, Контролер был вынужден выйти на прямой контакт с ревизорами.

При попытке захвата экстренно эвакуируемой ревизорской бригады Контролер лично отслеживал ситуацию и содействовал ликвидации информационного банка, аппаратуры, а когда потребовали обстоятельства, потерявших дееспособность исполнителей.