Павел Чжан и прочие речные твари - Вера Богданова

Хозяйка выплевывала эти слова так, что Соня поняла: пойдет, еще как пойдет. Как знала, что Соне там нельзя светиться.

– За преждевременное расторжение договора тоже полагается неустойка, вообще-то, – сказала она в конце звонка, и живо представились ее намазанные алым губы и недовольный прищур. – Нужно уведомлять за месяц, не позднее. Где я под Новый год жильцов найду?

Соня выключила очки, вышла из палаты в коридор и прогулялась на другой конец этажа. Там, у зарешеченного окна, ютились два кресла и столик со стопкой древних, двадцатилетней давности журналов с закрученными расслоившимися углами. На обложке верхнего выцветшие красотки позировали на берегу моря – наверное, то было море. Поверх вилась надпись: «Отпускное настроение».

А за окном выпал снег. Он наконец не таял, улегся первым слоем, блестящий на солнце и нежно-голубой в тени. На проезжей части между корпусами его уже смяли машины, превратив в кисель, который становился грязнее у шлагбаума. На территории было очень тихо, в центре тоже все разбрелись по комнатам, закрыли двери, и Соня осталась на этаже одна. Вдвоем, поправила она себя, погладив живот. Как ей казалось, он уже немного выступал.

Она опустилась в кресло и стала листать про «отпускное», разглядывая картинки. Вот она, жизнь: курорты и купальники, драгоценности и каблуки, лоснящиеся точеные тела, как у Мадины. У Сони своя, не глянцевая жизнь: беременность, отеки ног, секущиеся волосы, работа, хлорка, половые тряпки, наверное, Костеево. «Живи ее», как говорят «контрас».

Но как жить, если по всем фронтам обложен? Денег не осталось даже на проезд. Соня будто описала еще круг в воронке, скатившись ближе к дыре на самом дне. И что делать теперь, что? Вечный вопрос.

Господи, помоги, пожалуйста, помоги мне, Господи…

– Ты рано сегодня. Сейчас на смену?

Мадина опустилась в соседнее кресло, расправила складки халата, в вырезе которого на смуглой коже поблескивал бриллиантами кулон на едва видимой цепочке. Носить украшения и свои халаты в центре не разрешали. Но правила были написаны для таких, как Соня, а не для Мадины.

– Нет, у меня вечером.

Соня рассказала о звонке хозяйки, тихо, как говорят о чем-то обыденном и не слишком интересном.

– Я в полной заднице, Мадин, – сказала. – Она заявление напишет.

Почувствовав, что вот-вот расплачется, Соня отвернулась к окну. Лить слёзы при Мадине не хотелось: она представлялась Соне легкой, не любящей чужих трагедий и нытья.

А за окном поехала машина, грузовичок с едой в столовку. Надо бы думать о нем, какой он серый и квадратный, дверь кузова отъезжает сбоку, наверное, чтобы удобнее доставать кастрюли, и некуда пойти совсем, некому даже позвонить, грузовичок свернул за угол, оставив серый полукруг следов, широкую лыжню, и у Алиночки тоже не попросишь, у нее сестра больная, все деньги на лечение уходят, боже, что делать-то…

– Значит, так, – сказала Мадина. – Мы со всем справимся.

– Мы? – Соня удивленно повернулась к ней.

– Ну ты же не думала, что я вот так оставлю тебя в беде? У тебя карта к номеру планшета привязана?

Не успела Соня кивнуть, как Мадина вытащила из кармана халата очки, надела и что-то набрала в них. Булькнул сигнал улетевшего сообщения, ему тут же ответили Сонины очки в кармане.

Соня торопливо огляделась, не дай бог кто заметит гаджет, будет драка. Этаж, слава богу, пустовал.

– Спрячь, это опасно!

Не спеша Мадина убрала арки и сочувственно похлопала Соню по руке.

– Не волнуйся, никто нас отсюда не выгонит, дружочек. – Она совсем не поняла, что Соня имела в виду. – Я наладила контакт с Иваном Тарасовичем, он клевый дядька.

Интересно, каким образом она нашла общий язык с шестидесятилетним и по-военному строгим в плане дисциплины главой центра? На ум приходили разные варианты, но Соня решила не спрашивать. Это же глупые предрассудки, просто Мадина умеет договариваться. Налаживать всяческие контакты.

Соня хотела как-то посопротивляться, перевести деньги обратно, ну или хотя бы часть их, но, не сдержавшись, разревелась. Всё из-за гормонов, повышенная чувствительность, ничего криминального, на самом деле, но Соне было ужасно, оттого что она вот так захлебывается, закрыв лицо руками, некрасиво покраснела и слёзы разъедают щёки. А поделать ничего не могла, будто сломался механизм, сдерживающий боль внутри, и та полилась наружу.

Мадина приобняла ее, и Соня вцепилась в нее, как в спасательный круг. Локоны Мадины густо пахли духами, чем-то сладким и древесным – ваниль, сандал.

– Не беспокойся, – она прошептала на ухо. – Когда сможешь, тогда отдашь. Теперь ты в безопасности, хорошая моя. И если тетка будет еще наглеть, просто скажи мне. Есть у меня ребятки.

3

Павел столько раз прогуливался по виртуальному Пекину, что успел выучить все его улицы. Вот залитая светом рекламных экранов Ванфуцзин[23]. Вот новое здание Национального музея искусств, похожее на линию, проведенную кистью каллиграфа, а если завернуть за угол, то будет ресторанчик, по отзывам вполне приличный. Пройдешь дальше – и вот длинная аллея, существовавшая еще во времена династий Мин и Цин, там выгуливают крохотных собачек – тявкающий пух с глазами, играют в карты, рисуют иероглифы водой. Павел смотрел видео: старик берет кисть с метровой ручкой, макает ее в ведро и чертит линии прямо на плитах дорожки.

Живой Пекин сшиб Павла с ног. Громко говорили люди, кричали через маски в арки, не стесняясь. Гудели электротакси, пищали торговые автоматы, позвякивали велосипеды, дезинфицирующие роботы, реклама, которая вылезала отовсюду, начиная с медиафасадов и заканчивая велорикшами с прицепами, из которых на все лады призывали идти на распродажу. Магазинчики и рестораны все попрятались: на месте забегаловки, в которой Павел собирался пообедать, работал рыбный магазин, на месте продуктового – общественный туалет с поэтичным названием «Витающий аромат», и даже сами улицы, казалось, заворачивали не туда. Осмотреться толком невозможно, при взгляде с тротуара общая картина никак не складывалась, не умещалась в голове, а идти от одного дома-гиганта до другого оказалось дольше, чем в обманчивом Baidu. Воздух был плотный, непрозрачный, пах дымом и песком. Желтоватый смог заволок небо и верхушки зданий, которые проглядывали угловатыми тенями, и тусклое маленькое солнце висело, похожее на круглую фару в тумане. Арки тут же сообщили, что воздух весьма опасен для здоровья, показали цифры индекса и посоветовали надеть маску. К вечеру первого дня у Павла заболела голова – то ли от усталости, то ли от запахов и звуков.

Бетонная башня «Диюй» находилась в районе Чаоян, окруженная бульварами и парками в сереньком снегу. Здесь солнце проглядывало чаще – на зданиях работали большие вентиляторы. Они синхронно поворачивались, ловя направление ветра и сдувая гарь прочь. На крыше красовался бессменный символ «Диюя» и уже, наверное, Пекина – огромный глаз, ночью светивший, как прожектор. Такой же, но поменьше и хрустальный, стоял на стальной спирали перед лифтами на этаже, где Павлу предстояло работать, и был так подсвечен снизу, что резкие блики рассыпались по стенам. Твоя жизнь теперь не будет прежней, говорил он, заглядывая Павлу в душу. Больше ты не Шваль.