Око за око - Евгений Санин

— М–мм… — сцепив зубы, простонал Клеанф, отходя от раба. — Если бы я мог вернуться — я бы убил ее!

— Господин… — угасающим голосом позвал Эвбулида Армен. — Иди же… Ты — свободен!..

— Я пойду, — глотая слезы, кивнул Эвбулид. — Но только с тобой! Ты сейчас полежишь, наберешься сил — и мы вдвоем выйдем из этого проклятого трюма!

— Да… — глядя на него невидящим взглядом, прошептал раб. — Главарь увидел золото… обрадовался… и сказал, что я тоже — свободен…

— Вот видишь! Мы с тобой сядем в их лодку, доберемся до Афин!

— Да, господин, да…

— Я приведу тебя в самый большой храм во время самого шумного праздника, когда вокруг будет великое множество народа!

— О, господин!..

— Я трижды обведу тебя вокруг алтаря и крикну, чтобы все, слышишь меня, все слышали: «Эвбулид освобождает Армена!»

— Освобождает… — эхом отозвался Армен.

— И ты станешь свободным! Будешь жить у меня или, если захочешь, возвратишься в свою Армению!

— Армению… Свободен… Нет!..

Глаза Армена внезапно приобрели смысл, и он сделал усилие, чтобы приподняться. Эвбулид помог ему.

— Я не могу уйти с таким грузом в царство мертвых… Я должен сказать, — зашептал Армен, не обращая внимания на то, что их слышит сколот. — Я привез не твой выкуп…

— Что?! — отшатнулся Эвбулид. — Разве Квинт…

— Квинт выгнал меня… Велел бить… Это деньги — для тех троих…

— Так значит, ты — обманул?

— Нет, господин… Я сказал чистую правду. Но они не достойны свободы… Иди наверх… не щади их. Они бы тебя… не пощадили…

— Значит, это их деньги?

— Да… Талант купца и по полталанта триерарха и… Клеанфа… Все, господин… Теперь я могу спокойно уйти в подземное царство… Исполни мою последнюю просьбу…

— Что? — очнулся Эвбулид и наклонился к рабу. — Да–да, конечно, Армен!

— Вот…

Раб протянул ему узелок.

— Это передал тебе Диокл. Достань самую мелкую монету… Положи мне ее за щеку… Я понимаю, рабу не положено… Да и Харон может не взять у меня платы за проезд… Но если бы ты решился…

— Да, Армен, да!

Эвбулид торопливо развязал узелок. На пол посыпались монеты самых разных государств — большая серебряная тетрадрахма Афин и медные оболы, халки, лепты: Карфагена с изображением лошади, Египта — с головой Зевса–Аммона и орлом, Сирии — с шагающей Никой.

— Смотри–ка! — прохрипел Лад, поднимая совершенно вытертую монету с яркой чеканкой солнечного божества — Гелиоса. — Из Ольвии! От нее рукой подать до моей родины…

Эвбулид выбрал афинский обол — с совой и Афиной, как на тетрадрахме, только медный — Харон не выносит блеска серебра. Вложил ее за щеку с готовностью открывшего рот Армена.

— Рабу — обол Харона! — возмутился за его спиной Писикрат.

Армен благодарно взглянул на Эвбулида, закрыл глаза и прошептал:

— Свободен…

Тело его вытянулось.

— Все! — положил руку на плечо Эвбулида Аристарх. — Он развязал узел своей жизни.

— Я так и знал, что надо было посылать другого раба! — подскочил Писикрат к Эвбулиду. — Это все ты виноват! Ты!

«О, боги! Что делать? — лихорадочно думал Эвбулид. — Все знают, что это выкуп мой, но деньги–то их… Да, я могу сейчас уйти. Однако это погубит сразу трех человек. Что, возвратясь, скажу я тогда Диоклу? И как буду жить дальше, если даже мой раб не захотел брать такой груз на свою совесть, а я его господин… А что, если Аид сейчас призовет меня в свое царство, все–таки я в море — шторм ли грянет или пираты убьют меня, ведь я же приду туда убийцей! Но и оставаться здесь — это почти верная смерть! И что будет тогда с Гедитой? А с детьми?…»

Тогда, под Карфагеном, он вызвался почти на верную смерть неосознанно, по молодости, горя желанием совершить подвиг, подобный тем, что совершали его предки, памятники которым стоят по всей Элладе, и в чем не решился признаться Квинту во время званого ужина. И был он тогда один. А сейчас никто не поставит ему памятник. Да и не узнает никто. И все же он не мог поступить по–другому. Ничего не мог поделать с собой…

И Эвбулид принял решение.

— Надо было рожать другого сына или быть другим отцом! — оборвал он купца и презрительно бросил, кивая наверх. — Иди на свободу!

— Что? — не понял купец.

— Иди к главарю и скажи, что один из двух талантов — твой!

— Мой?! — купец неверяще взглянул на Эвбулида.

— Да! — теряя терпение, вскричал тот. — Советую поделиться тебе с Аристархом!

— Но мне может не хватить! — забормотал Писикрат. — Что, если пираты потребуют больше? И потом Аристарх не помог мне! — вдруг завизжал он. — Он издевался надо мной вместо того, чтоб лечить, да! Издевался!

Купец сорвался с места и бросился к лестнице, падая и поднимаясь, дотянулся до крышки, отчаянно заколотил в нее кулаками:

— Эй! Эй! Выпустите меня скорее отсюда!

— Что это значит? — подступил к Эвбулиду триерарх.

Остававшихся денег могло еще хватить на то, чтобы уговорить пиратов выпустить его на свободу. Но Эвбулид, еще мгновение поколебавшись, решил не останавливаться на полпути.

— Это значит, что полталанта из оставшихся денег — твои! — спокойно ответил он. — Иди за Писикратом!

— Так значит, моя жена… — задохнулся, подбегая, Клеанф.

— Да! — кивнул Эвбулид. — Иди и ты.

— Проклятый лжец! — Клеанф пнул бездыханное тело Армена.

Эвбулид схватил его за складки одежды на груди и с силой ударил кулаком в лицо.

— Слепой осел! Пока ты живешь с этой женщиной, у тебя еще будет не одна возможность убедиться в правдивости слов моего раба… — Эвбулид помотал головой и быстро поправился: — В правдивости Армена!

Крышка трюма захлопнулась за последним из трех пленников, которым судьба даровала свободу.

Эвбулид сел, обхватив колени руками.

«Безумец! И что тебе дала эта Пиррова победа1?» — накинулся он на самого себя.

Слабым оправданием для Эвбулида было то, что, если бы не его утренние слова Диоклу о совести, да не последние — Армена, то он бы, возможно, даже и не подумал об этом.

Верный раб, сам того не подозревая, оказал свою последнюю услугу совести Эвбулида, а самого его погубил…

И теперь…

«Гедита, Диокл, Фила, Клейса — о боги! — что будет с ними теперь?! Как я сам буду без них? Зачем я так сделал? Почему не ушел? Почему уступил это право другим?..»

Тяжелая ладонь неожиданно легла на руку Эвбулида.

Он поднял голову и увидел лицо сколота, его искоса поглядывающие из–за неудобной позы глаза.