Собственные записки. 1811-1816 - Николай Муравьев-Карсский

Пруссаки дрались с таким остервенением, что многие раненые, перевязавшись, закуривали трубку и снова возвращались в огонь. Солдатские жены некоторых из них, исправлявшие в полках должность маркитантов, ходили с ними в огонь и подкрепляли людей водкой. Жители окрестностей, выйдя в поле с припасами и бинтами, сами кормили и перевязывали раненых. Я видел одного раненого прусского офицера, возвращавшегося из Гросс-Гиршау. Он едва верхом держался; лошадь его вели под уздцы, в туловище его сидело семь французских пуль. Разговаривая с королем своим и товарищами, окружившими его, он не показывал ни малейшего упадка духа.

В перестрелке сей находился тоже Тверской егерской баталион великой княгини Екатерины Павловны; баталион сей дрался храбро и потерял много людей и офицеров. Родственник мой Полторацкий, служивший в сем баталионе, был прострелен насквозь.

Под вечер казалось, что победа совершенно решилась в нашу пользу; мы подвигались, занимали новые селения. Радость выражалась на лицах государя и прусского короля. Александр Павлович оставил бугор и поскакал на правый фланг, где еще продолжался порядочный ружейный огонь. Я тогда в первый раз видел царя нашего в огне. Как он был величествен, хладнокровен и прекрасен! Приятная улыбка на губах его, среди визга пуль, утешала всех окружавших. Он недолго был в огне. Я имел случай удостовериться, что слава, несущаяся о его храбрости, не ложная.[118]Прусский король также храбр и хладнокровен, но, как говорят, не блестит дарованиями. Он молчалив, наружность имеет строгого человека, но в обхождении приветлив. Штаб его немногочислен, но составлен из дельных людей. Прусский король высокого роста, несколько худощав, носит усы, фуражку в клеенке, синий сюртук и саблю, повязанную поверх оного. Он был любим войском и подданными.

Мы торжествовали, отбили неприятеля, селения были заняты нами, и мы подвигались; но при начале сумерек, когда огонь стал прерываться, внимание государя было внезапно обращено к правому флангу частыми залпами и сильной беглой пальбой. 25 000 свежего войска пришло к французам из Лейпцига. Наполеон двинул новые массы в занятые нами селения. Государь приказал гвардии подкреплять стрелков; гвардейские колонны двинулись вперед и остановились пред селениями, выслав своих стрелков, но превосходство неприятеля было очевидно: густые колонны его заняли обширное поле, открывая пушечную пальбу, и войска наши, не будучи в состоянии удержать селений, поспешно отступили из оных и в таком беспорядке, что не было возможности их остановить; уходили поодиночке, оставляя раненых в руках неприятеля, на тех местах, которые достались было нам после упорной битвы и где мы потеряли множество народа. Во время сего беспорядка князь Волконский послал меня с каким-то приказанием на левый фланг, который стоял без действия.

Возвратившись по исполнении данного мне поручения, я не нашел более ни князя, ни государя: все уехали, все войска отступали, ночь настала темная, пошел дождь. Я ехал при стоне раненых, среди бегущих по обширному полю сражения. Видя, что тут уже никого из начальников не осталось, я начал искать князя назади и приехал в Пегау, куда с трудом протеснился, потому что улицы были битком наполнены ранеными, умершими, ящиками, орудиями и пр. Я слез с лошади у одного дома, в котором было много раненых офицеров, но никто из них не мог мне ничего сказать о государе и о князе Волконском. Я выбрался из Пегау опять к полю сражения и встретил адъютанта князя, Дурново, который ехал назад. Он поворотил, и мы поехали вместе отыскивать своего начальника; но кого можно было найти в такой суматохе и в темную ночь?

Я поехал опять назад в Пегау, как вдруг услышал ужасную пальбу на левом нашем фланге; ружейный огонь блистал во мраке ночи, как беспрерывная молния. Войска наши, разбитые и на сем фланге, принуждены были отступить, что было, однако, сделано в лучшем порядке, чем на правом фланге. Внезапное нападение сие было учинено теми неприятельскими колоннами, которые я еще поутру заметил, о которых донес Волконскому и на которые он тогда не обратил внимания. Колонны сии обошли наш фланг по Вейсенфельской долине, окружили его и атаковали. Финляндский и Егерский гвардейские полки храбро защищались; но, понеся значительный урон, они принуждены были отступить. Прусские гвардейские кирасиры атаковали неприятельскую пехоту, построившуюся в каре, врубились в оные, но были отчасти переколоты штыками и оставили много народа в неприятельских кареях.

Итак, французы одержали совершенную победу. Беспорядок в нашем войске был чрезвычайный, но и неприятель был расстроен. Мы имели еще много свежей конницы, а французы ее вовсе почти не имели, и потому они нас не преследовали; иначе захватили бы у нас много артиллерии. В сражении под Люценом был ранен родственник мой Муромцов, который был адъютантом у А. П. Ермолова. Из офицеров квартирмейстерских легко был ранен князь Голицын-старший.

Одна из причин, по коим нас под Люценом разбили, состояла в том, что у нас не было настоящего главнокомандующего. Государь приказывал; Витгенштейн приказывал, как нареченный главнокомандующий; князь Волконский приказывал, как начальник Главного штаба всех наших армий; Дибич приказывал, как генерал-квартирмейстер Витгенштейна; Толь приказывал по званию, им перед тем при Кутузове носимому; прусский король приказывал, как король; главнокомандующий его приказывал, как начальник над прусскими войсками. Приказания часто перечили одно другому; случалось, что и флигель-адъютанты приказывали. Видя беспорядок, корпусные командиры стали сами распоряжаться, так что все приказывали, при совершенном отсутствии общей диспозиции, которой не было. Полковник Толь был всех дельнее. Его это так огорчило, что он занемог во время сражения, лег за курганом и был несколько времени без чувств; его трясла сильная лихорадка. Толь бешен, зол, горяч, но распорядителен, храбр и опытен. Выкричав последние свои силы, он поневоле замолчал.

Правый фланг наш мог бы в порядке отступить, а левый мог быть победоносным, но Милорадович, стоявший в нескольких верстах от оного, не пришел на помощь. Мы имели еще важное преимущество над неприятелем: у нас была славная конница, а у французов ее совсем не было. Ровное местоположение способствовало для действия кавалерией, но мы не воспользовались сим преимуществом, и конница наша почти совсем в деле не была. Наша потеря, кажется, превышала 15 тысяч человек, а может быть и 20 тысяч. Неприятель не мог менее нашего потерять, но у нас много народа пропало в отступление, которое совершалось в несказанном беспорядке. Русские еще лучше отступали, но у пруссаков иные полки тогда совершенно исчезли и собрались только уже около Дрездена. Орудия их шли поодиночке, теснясь среди бродящих всадников и пехотинцев. Раненых было очень большое количество; было заготовлено и много форшпанов для отвоза их; но, невзирая на сию помощь, во всех окрестных городах и селениях валялось по улицам множество мертвых тел. Говорили, что государь хотел на другой день возобновить сражение, но не сделал сего по причине недостатка в артиллерийских снарядах, оттого, что парки наши отстали.

При ретираде князь Дмитрий Владимирович Голицын, командовавший кирасирской дивизией, по беззаботливости своей уехал вперед от своих войск и, по прибытии в Дрезден, не оказался у него Астраханский кирасирский полк, который после отыскался и прибыл: он шел другой дорогой.