История Византийской империи. Эпоха смут - Федор Успенский

Нужно согласиться еще с тем, что те места из эдикта, которые мы отметили в письме папы Григория, как бы они ни были отрывочны и мало последовательны в сохранившемся изложении, категорически и бесповоротно сводят основной вопрос к разбору оснований для культа икон. Как в эдикте, так и в последующей литературе, которая выяснится в дальнейшем изложении вопроса и которая найдет себе окончательное выражение в так называемом Синодике в неделю православия, основные положения, против которых ратуют иконоборцы и которые отстаивают византийские православные богословы, сосредоточиваются на законодательстве Моисея (Исх. XX, 4) о непоклонении рукотворным изображениям и на догмате о телесном домостроительстве Бога-Слова. Отсюда следует заключить, что, выступив прямо против изображения Спасителя, Лев наносил удар не только горячему религиозному чувству всех христиан, но — что еще важней — колебал догматическую основу христианской религии, идя в этом отношении рука в руку с самыми враждебными течениями против христианства — с мусульманством и иудейством.

Прежде чем говорить о ближайших следствиях, вызванных этим актом в империи, необходимо остановиться еще на выяснении наличности бытовой обстановки, из которой может получить себе объяснение этот акт.

Выше было говорено о довольно настойчивой традиции, приписывающей иконоборческое движение мусульманскому влиянию. Это нужно, конечно, понимать в том смысле, что доведенное до крайней простоты мусульманское учение об едином Боге, противопоставляемое христианскому философскому воззрению на троичность, нередко подкупало простых людей, которые без особенного колебания принимали мусульманство в завоеванных арабами областях; но этому можно дать и более широкое толкование, т. к. мусульманство как политическая и религиозная сила делало открытый вызов христианству и ставило при вступлении Льва на царство вопрос о том, за кем останется действительная победа: мусульманству с иудейством или христианству принадлежит будущее? Рядом с магометанскими влияниями — оттого и прозвание Льва мусульманствующий, или саракинофил, — в обличительной литературе выдвигается еще та черта, что иконоборцы заражены иудейскими воззрениями на божество, что они действовали под влиянием евреев.

Весьма любопытно отметить, что с конца VI в. начинается весьма распространенный в Византии род литературы: состязания с иудеями — disputatio adversus Iudaeos. В этом отделе литературы ведется жаркая полемика против посылаемого христианству упрека в поклонении рукотворным изображениям божества. В догматическом смысле иконоборческое движение наносило христианству новый удар с точки зрения Ветхого Завета, иначе говоря, со стороны иудаизма. Леонтий, епископ неапольский из Кипра, живший в начале VII в., в своем сочинении против иудеев указывает, что они заявляли себя особенно жестокими врагами христианского культа [209]. Полемика иудеев против христиан и обратно — христианская полемика против иудеев, как хорошо известно, начинается весьма рано и продолжается с особенной страстностью в период иконоборчества [210]. Известный диалог Паписка и Филона представляет роль иудея именно в нападках на христианский обычай поклонения иконам и тем характеризует эпоху происхождения этого произведения. Т. к. Ветхий Завет составляет общую книгу для христиан и евреев, где те и другие должны были заимствовать основания для всей тайны новозаветного домостроительства, то понятно в полемике значение ветхозаветных мест, из которых, однако, иудеи и христиане вычитывали неодинаковый смысл.

В сущности эдикт Льва мог иметь для себя оправдание в обстоятельствах времени и частью в церковной практике. Магометане, завоевывая христианские земли, обратили внимание на бесчисленные изображения святых и, чтобы привлечь христианское население к поклонению своему пророку, злобно осмеивали поклонение иконам, как идолослужение. Христиане, говорили они, под предлогом почитания истинного Бога наполнили мир богами еще более, чем их было в языческих храмах. Римский мир снова стал языческим, и христианство обратилось в культ идолов. С другой стороны, и в самой христианской Церкви обнаружились сомнения и колебания относительно поклонения иконам. Некоторые греческие епископы, сравнивая культ первых веков христианства с современным им, не могли не заметить существенных отличий. Тогда язычники упрекали христиан, что их бедная плебейская вера не имеет ни храмов, ни алтарей, ни прекрасных статуй, на что христиане с полною искренностью и справедливостью могли отвечать: зачем мне изображение Бога, когда и сам человек есть образ Божий; на что мне строить храм Богу, когда и весь этот мир, дело рук Его, не может вместить в себе Бога; не лучше ли, если мы приготовим вместилище Богу в нашем уме и в глубине нашего сердца? Нельзя думать, что эдикт против иконопочитания не имел себе поддержки в современных воззрениях; нет, с Львом Исавром стояла значительная партия, разделявшая его взгляды и поддерживавшая его в начавшейся борьбе. Тем не менее редко византийские императоры платились такими потерями и смутами, взволновавшими империю до самых отдаленных окраин, как в VIII в. по случаю иконоборческих эдиктов.

Нужно представлять себе дело так, что и ранее Льва существовала партия духовенства, не разделявшая господствующих воззрений на поклонение иконам, и что эта партия частью заражена была павликианскими воззрениями на божество и церковную обрядность. Эта партия вступила в сношения с светской властью, которая под влиянием мотивов политического свойства склонна была подать руку партии духовенства и выступить против иконопочитания. И по своему характеру, и по наклонностям Лев едва ли был способен входить в существо отвлеченных религиозных вопросов; поэтому весьма возможно, что в эдикте им употребляемы действительно те неизысканные и несогласные с литературными требованиями высшего образованного круга выражения, которые так оскорбляли папу и представителей греческого клира. Как результат предыдущих сопоставлений и соображений мы считаем нужным выставить следующие положения: а) иконоборческий эдикт резко и бесповоротно поставил вопрос не только о почитании икон, но и о догмате тайны искупления; б) иконоборческое движение было делом церковной партии и светской власти; в) применение принципов иконоборчества проходило разнообразные стадии развития и едва ли имелось в виду первыми руководителями и виновниками начавшегося движения.

По господствовавшему в империи обычаю, акты, подобные занимающему нас, препровождались для всеобщего сведения ко всем представителям светской и духовной власти. К сожалению, мы не можем составить себе представления о ближайших последствиях эдикта, ибо сохранился только ответ на этот эдикт папы Григория с опровержениями. Одно место из письма Германа епископу клавдиопольскому Фоме, в котором указывается, что целые города и множество народа находятся в волнении из-за вопроса об иконах, едва ли может служить основанием к характеристике общего положения. Оно может относиться только к тем епархиям, где эдикт приводился в исполнение. Все заставляет думать, что правительство в первые годы по издании эдикта не принимало никаких мер к насильственному проведению закона о святых иконах, а потому в провинциях империи не замечаем протеста. Почти современник этих событий Феофан замечает, что население столицы было весьма опечалено эдиктом и замышляло поднять возмущение, но ограничилось тем, что сделало нападение на царских мужей, которые исполняли распоряжение царя по отношению к иконе Христа над воротами Халки [211]. Правительство, однако, не оставило без наказания виновников и подвергло многих наказаниям «за благочестие»: усечению членов, бичам, ссылке и лишению имущества. Но это едва ли были исключительные меры. Серьезней было другое движение, начавшееся в Греции и на островах.