Паутина. Книга 1 - Андрей Стоев

главарём, и объяснили ему недопустимость подобных действий в моём баронстве. В результате мы согласились считать инцидент исчерпанным.

– Вы передадите мне того человека барон, – распорядился архиепископ. – Я сам его допрошу, чтобы проверить ваш рассказ.

Ну да, а то ведь для тебя здесь есть какие-то неясности. Лично у меня не было ни малейших сомнений, что Большой Густав действовал с ведома архиепископа, оттого и вёл себя так нагло.

– Разумеется, монсеньор, – поклонился я. – Я распоряжусь, чтобы его передали вашим людям.

– А что насчёт экипажа дирижабля?

Забавная оговорка – он, похоже, забыл, что я не упоминал дирижабль, а просто сказал про грабёж баронства без уточнения деталей. Понятно, что он и без меня знает все подробности, но он же делает вид, что ничего не подозревает о настоящих занятиях Большого Густава.

– После столкновения со стражей уцелели немногие, – развёл я руками. – Увы, они были взяты с поличным, и суд баронства для подобных людей выносит приговоры без всякого снисхождения.

Я не стал уточнять, что они ещё живы – это всё равно ненадолго. Очень скоро им предстоит сыграть свою роль в одном спектакле, который им пережить, увы, не суждено.

– Вы чрезмерно кровожадны, барон, – ещё раз поморщился архиепископ.

«А вы-то здесь такие гуманисты и альтруисты», – усмехнулся я про себя.

– Сказано от Матфея, что каждому воздастся по делам его, – заявил я голосом, звенящим от чувства собственной правоты. – Незаслуженное снисхождение способно лишь дальше губить душу, закореневшую в преступлениях.

Архиепископ посмотрел на меня с ясно выраженным скепсисом, как бы желая сказать: «Давай ещё ты поговори тут про Евангелие», но всё же не стал продолжать бессмысленный разговор.

– Надеюсь, вы извлекли урок, барон, – сказал он, решив подвести итог. – Я не хочу больше слышать ни о каких бессудных убийствах.

– Я приложу все свои силы, монсеньор, – искренне заверил я. – И в свою очередь надеюсь, что меня к этому не вынудят.

Он вздохнул, явно неудовлетворённый таким обещанием, но предпочёл довольствоваться этим.

– Я бы хотел обсудить с вами ещё одну тему, барон, – доверительно сказал он, вставая, и беря меня под руку.

Ну вот наконец-то и закончился спектакль, призванный подготовить меня к деловому разговору, и речь зашла о настоящей причине вызова.

– Я весь внимание, монсеньор, – откликнулся я.

– Нас интересует сельскохозяйственная продукция вашего баронства. Церковной десятины нам недостаточно, и мы заинтересованы в дополнительных поставках.

Этого я и ожидал – надежды на контрабандные поставки больше нет, а дополнительные объёмы им действительно нужны. А я, в общем-то, и не против.

– С прекращением систематических краж церковная десятина заметно увеличится, монсеньор, – указал я. – Но если вы заинтересованы в дополнительных поставках, то я готов это обсуждать. Однако при всём уважении должен заметить, что я не могу решать этот вопрос через голову моего сюзерена.

– О, у меня и в мыслях не было оставить фон Херварта в стороне, – заявил тот.

– В таком случае не вижу никаких препятствий, монсеньор, – кивнул я. – И цена вас устроит – я не собираюсь наживаться на церкви. У меня есть только одно условие – в случае открытой продажи широкой публике цена должна быть не ниже той, по которой мы продаём в Новгороде.

– Это то, что я хотел услышать, барон, – расцвёл архиепископ.

Как ни удивительно, но мне такое соглашение было, пожалуй, нужней, чем ему. Новгород мог переварить небольшое увеличение поставок, но дальше предложение превысило бы спрос, и нам пришлось бы радикально снижать цену. Продажа излишков оптом была идеальным решением. Оставалось только приструнить Ворона, а вот с этим наверняка возникнут сложности. Впрочем, к любому можно найти правильный подход, вот и посмотрим, нашёл ли я его к Ворону.

* * *

Ратники принесли и поставили кресло, и я уселся в него с бокалом в руке. В бокале, правда, был морс, но выглядел он как вино. Мне, в общем-то, неважно было, что там налито, главное, как я выглядел и какое впечатление создавал. Учитывая фон картины, впечатление я создавал жутковатое.

Впереди, буквально в нескольких саженях, начинался лес, а сзади возвышалась виселица – увы, не пустая. Настроение тоже было соответствующим, то есть поганым. Почему люди не могут вести дела честно и постоянно норовят хоть как-то обмануть? Почему они заставляют меня делать вот это вот всё и чувствовать себя палачом? И почему они немедленно начинают наглеть и вытирать об тебя ноги, если ты не ведёшь себя как безжалостный мерзавец? Я сидел и тихо исходил от злости на Ворона, на людей, на весь этот паскудный мир, где человек не может просто жить, а вынужден всё время кого-то грызть, чтобы не сгрызли его.

– Эй ты, в кустах, позови Ворона, – сказал я, слегка повысив голос. – И побыстрее, пока мне ждать не надоело.

– Кто ты такой, чтобы Ворон к тебе бегал? – послышался ломкий юношеский басок из кустов.

– Ещё одно дерзкое слово, и прикажу причесать кусты из пулемёта, – я был определённо не в настроении выслушивать подобные речи от наглого юнца. – Зови его быстро.

Юнец, немного попыхтев возмущённо в своих кустах, наконец неохотно сказал:

– Идёт уже Ворон, сейчас будет.

Ворон не заставил себя долго ждать – впрочем, я и был уверен, что он отирается где-то неподалёку. Думаю, он был здесь с самого начала, как только плотники начали сколачивать виселицу. Был он ожидаемо мрачен, что нетрудно было понять – даже последнему тугодуму при взгляде на пейзаж становилось ясно, что милой дружеской беседы в нашей программе не значится. Ворона сопровождали двое суровых стариков, по всей видимости, старейшины, или что-то в таком роде.

– Зачем ты их убил? – хмуро спросил Ворон, не утруждая себя приветствиями.

– Это ты их убил, Ворон, – ответил я, потягивая морс. – Или ты ожидал чего-то другого, когда решил меня кинуть? У меня есть принцип всегда вести дела честно. Это широко известно, но почему-то некоторые считают, что этот принцип относится исключительно ко мне, а меня самого можно и нужно обманывать. Это не так.

Вообще-то, я немного лукавил насчёт принципов. То есть принцип у меня и в самом деле такой был, но главное было не в нём. На любой принцип найдётся достаточно сильный соблазн, а я на самом деле не такой уж и принципиальный. Главным для меня была репутация. Принципы – это, в общем-то, личное дело человека, а репутация – это для общества. Не создай я себе репутации человека чести, вряд ли та же Драгана стала бы иметь со мной дело, да и с князем отношения сложились бы совсем другие. Принципы