Мертвый шар - Антон Чиж

– Есть факты и логика.

– Ну это бросьте! – Вендорф даже голос повысил. – Нет такого факта, который нельзя толковать по-разному. А уж в таком щепетильном деле особенно. Понимаете?

Мальчишка не возражал. Что придало уверенности. Полковник предложил сесть и попробовал взять самую ласковую ноту:

– У вас, Родион Георгиевич, впереди великолепная карьера. Без сомнений, обладаете массой положительных качеств. Я бы сказал, талантами. Но в нашей службе любой талант надо еще правильно приложить. Не сделать ошибок, особенно в начале пути. Понимаете?

– Так точно.

– А чтобы не сделать ошибок, надо прислушиваться к мнению старших. Они не только чинами отличаются, но имеют опыт и знают жизнь. В некоторых вопросах надо иметь холодную голову, какую в юности иметь невозможно. Горячность молодых надо остужать старшим.

– Так точно.

– В таком случае хочу спросить напрямик: как намереваетесь использовать информацию?

– Никак, – коротко ответил Родион. – Несчастные случаи оформлены официально.

Оскар Игнатьевич приятно поразился такому благоразумию не по годам. А мальчишке стоит протекцию составить, перспективный чиновник.

– Рад, что так быстро и правильно понимаете. Надеюсь, не надо пояснять, что все сказанное остается внутри этого кабинета. Никому из ваших сослуживцев непозволительно знать подробности.

– Слушаюсь: никто из сослуживцев.

– А вся эта история должна остаться в доме семейства Бородиных.

– Именно так.

– Вы меня искренне порадовали. – Полковник встал из-за стола и подал руку. – Отныне можете рассчитывать на мое покровительство.

Родион сухо поблагодарил и спросил, может ли быть свободен.

– Конечно, голубчик, всего доброго. – Повеселевший Вендорф даже улыбнулся. – Куда сейчас направляетесь?

– У меня назначена партия в бильярд с господином Бородиным.

Юноша поклонился и вышел.

Полковник ощутил странное беспокойство: так ли уж послушен господин Ванзаров, как делает вид? Не замышляет ли, гаденыш, умную пакость? Не дай бог, начнет искать справедливости – беды не оберешься. Очень вероятной показалась такая перспектива. Нет, зря ему доверился.

В ранний час на Вознесенском проспекте прохожих мало. Да и те спешат по делам. Не обращают внимания на барышень, что неторопливо прогуливаются, выставляя красоту напоказ. Девицам остается надеяться на счастливый случай. И такой как раз подкатил на пролетке.

Спрыгнула дама, вида довольно страшного – глаз под пиратской повязкой, лицо корявое, хуже коряги, – и поманила пальчиком миловидное создание с пухлыми щечками. Девочка выслушала предложение с сомнением: все-таки женщина торговалась. Но ее заверили, что все будет исключительно в рамках приличий, никаких изысков. Тем более цена двойная. Вынув купюры, одноглазая предложила деньги вперед. Сомнения растаяли. Голубоглазая пышка залезла в пролетку.

Ехали недалеко, к меблированным комнатам Лукина на Гороховой улице. Поднялись на третий этаж. Барышня постучала и сама открыла дверь нумера, пропуская гостью вперед. Девица оправила рюшки лифа, приободрилась и вошла. Дверь за ней захлопнулась, как мышеловка.

За столом сидел невысокий господин и только смотрел, не предложил сесть или выпить. Девочка видела размытый абрис лица, потому что давно носила очки. Но с ее профессией стекла на носу – непозволительная роскошь. Клиентов не будет. Вильнув бедрами, смело шагнула вперед и сладким голоском спросила:

– Что грустный, красавчик, повеселимся?

Красавчик помалкивал. Нехорошо как-то молчал. Только дышал тяжело, будто воздуха не хватало или бежал издалека. Барышне это не понравилось, не ведут себя так клиенты, чего доброго, попала на извращенца, какими стращали подружки. Пышка прищурилась, пытаясь разобрать, кто перед ней.

– Папенька? – вскрикнула она. – Вы откуда?

– Здравствуй, Афинушка. Вот приехал узнать, чем доченька занимается.

Фрейлейн фон Рейн, караулившая в коридоре, разобрала отдельные голоса. Спокойной беседы не получилось. Скандал был страшный, с воплями, криками и бросанием стульев. В дверь заколотили кулачки.

– Откройте! – в истерике вопил девичий голосок. – Немедленно откройте! Помогите! Полиция!

На этот клич Ирма не могла не отозваться. Дверь распахнулась с треском. На пороге стояла зареванная Афина, за ней виднелся Москвин. Доктор явно переменился: вместо милого и добродушного выражения – злобная гримаса, губы тряслись, струйкой текла слюна. Мирный старичок оборотился рассвирепевшим пауком.

– Назад, я кому приказал!

Афина кинулась к Ирме, будто ища защиты, но попала в мертвый захват.

– Умоляю! Не отдавайте меня ему! – взмолилась она. – Это страшный человек! Замучил меня своей любовью. Не отец, а зверь. Он не мог видеть со мной ни одного молодого человека. Мы встречались раз, и больше я их не видела. Я боялась, что он их убивает. Сбежала в столицу, перестала писать, но и тут меня нашли… Это кошмар!

– Афина, я приказал вернуться! – заорал славный доктор. – Я прокляну тебя!

– Вы видите! – в ужасе проговорила любимая дочка. – Он и меня убьет. Это проклятье, а не отцовская любовь. Пощадите, отпустите меня…

Москвин приближался. Лицо, искаженное яростью, побагровело, руки тряслись. Любящий отец был страшен. Словно скинул маску.

Ирма ослабила хватку. Афина выпорхнула:

– Благодарю вас. Вы не знаете, что такое любовь одинокого отца. Лучше быть бланкеткой, чем погибать от беспредельной отцовской любви!

– Уходите скорей!

– Афина! – завопил Москвин, но ноги подвели, он еле двигался.

Девочка бежала по лестнице так, словно за ней гнался бешеный бык.

А на пути влюбленного отца встала берлинская полиция. Что поделать, иногда доброе дело приходится исправлять силой. Сделал доброе дело – исправь его.

Доктор Москвин еще долго извергал проклятья, грозил карами и высокопоставленными друзьями, пока не затих.

Бильярдная страсть, как и всякая другая, не дает покоя. Требует отдаться целиком. Каждую свободную минуту забирает. Неудивительно, что в трудовой полдень бильярдная зала «Hotel de France» была занята на треть. Господа, имевшие счастливую возможность гонять шары, предавались забаве с исключительной серьезностью. Шутка ли – положить красивый триплет или абриколь. Это вам не с барышней под ручку гулять, тут думать надо и руку иметь твердую.

Появление звезды пирамиды было встречено почтительным гулом. Никто, однако, кий не бросил и за автографом не подошел. Да и звезда, признаться, несколько померкла. Бородин опускался на глазах. С небритым подбородком, без галстука, в несвежей сорочке, Бородин производил впечатление проигравшегося в пух и прах. Его соперник, напротив, блистал воротничком и начищенными ботинками. Юноша был спокоен и невозмутим. Взяв кий не глядя и даже не начистив мелом, Нил Нилыч лениво спросил: